Дыра - [2]

— Выходит, что так.

Санёк напряженно думает, даже губами беззвучно шевелит, будто подсчитывает про себя возраст то ли Христа, то ли Колиного деда. Вдруг он хлопает себя по лбу:

— Понял! Я понял, в чем твоя ошибка!

— Тихо ты, рыбу распугаешь!

— Да какая к черту рыба, на этом месте сроду рыба не ловилась, говорил тебе, надо было на старое место идти. Слушай внимательно. Когда рождается простой человек, вроде твоего деда или хоть нас с тобой, то ему, конечно, не сразу год исполняется, ему сначала месяц, потом два, потом полгода, так? Значит, что получается по арифметике Пупкина? Что у простого человека в начале жизни есть как бы нулевой год, а только после этого — год, два и так далее. Понимаешь, что говорю?

— Не дурак.

— Вот! А у Иисуса Христа никакого нулевого года не было!

— Почему это не было? Он что, сразу годовалым родился, что ли?

— Он родился, как положено, — младенцем, но этот год никто не засчитывал за нулевой.

— Ага, забыли засчитать.

— Не забыли, а просто не может в летоисчислении быть никакого нулевого года! Ты про него когда-нибудь слыхал вообще? И я не слыхал. Значит, его и не было. Просто тот год, когда он родился, засчитали потом, задним числом за первый год нашей эры. А перед ним был первый год ДО нашей эры. И никакого промежутка между ними не было! Значит, двухтысячный он и есть двухтысячный, последний в этом тысячелетии.

Вообще-то крыть больше нечем, но Коля хочет, чтобы последнее слово осталось все-таки за ним.

— А вот увидишь: никто эту математику разводить не станет, а как только в календаре выскочит двоечка, так люди и начнут отсчитывать новый век. Спорим на литр?

— Все может быть, — неожиданно соглашается Санёк. — Но лично я бы не спешил. Куда спешить-то? Так целый год в запасе, а так…

Они бы еще спорили, но тут произошло событие, заставившее их ненадолго отвлечься. Откуда-то сверху послышался вдруг быстро нарастающий шум, за спиной у них встрепенулся, как от сильного ветра, лес, река пошла густой рябью, а их самих чуть не сдуло с берега в воду. Мужики побросали удочки, вскочили на ноги и, задрав вверх головы, стали смотреть в небо. Темным пятном на фоне встающего рассвета на них надвигалось что-то большое, круглое и плоское. Над лесом оно зависло, покачалось и, мигнув огнями, стало снижаться.

— На Муравьиную поляну садится, — предположил Коля. — Медом им там помазано, что ли?

Рыбаки еще немного постояли, раздумывая, лезть им наверх по склону или не стоит.

— Да ну их! — сказал Санёк. — А то сегодня без рыбы останемся.

Они вернулись к своим удочкам и очень вовремя: рыба — то ли из-за поднятой поперек реки волны, то ли с перепугу — косяком пошла к берегу.

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой некто неизвестный сваливается с неба на землю

«Летающий объект» опустился над Муравьиной поляной совсем низко, но земли не коснулся, а только выбросил вниз похожую на веревочную лесенку, по которой скатились на землю два темных и узких, почти бестелесных силуэта. За собой они волокли кого-то третьего, на вид более широкого и плотного. С размаху бросив его на землю, лицом в мокрый от росы мох, они быстро исчезли в чреве летательного аппарата, словно их пылесосом туда всосало. Аппарат качнулся, зажужжал и легко взвился над лесом, пару минут еще видны были слабо мерцающие огоньки, но потом и они исчезли. В лесу стало тихо и почти светло, был седьмой час утра.

Некоторое время выброшенный из летательного аппарата лежал, не шевелясь и даже не открывая глаз. Но вскоре длинный нос его, успевший отвыкнуть от всяких ощущений, сам собой дернулся, потянул сырой запах мха и сразу же сильно и часто засопел, отчего нечаянно вдохнул мирно спавшую во мху букашку и тут же громко, с удовольствием чихнул. Вслед за этим несчастный выпростал вперед руку и стал шарить ею вокруг себя, как шарят слепые, наткнулся на пень и долго, словно не веря собственным ощущениям, его оглаживал. И только после этого решился открыть один глаз и стал бешено врашать им, силясь углядеть как можно больше, пока наваждение не кончилось. Наваждение, однако, не кончалось — он действительно лежал лицом вниз на лесной поляне, ранним утром, в тишине, среди забытых земных запахов, и вычихнутый им муравей полз у него по руке.

Тогда выброшенный из аппарата стал неуверенно подниматься — сначала на четвереньки, потом на корточки, потом распрямил коротковатые ноги и встал, тревожно озираясь по сторонам. Лес был совсем редкий и уже пожухлый, где-то невдалеке, внизу, проглядывала то ли река, то ли дорога, спуститься к которой не стоило труда — несколько хорошо протоптанных тропинок лежали прямо перед ним. Он старательно отряхнул с себя травинки, потом задрал голову и внимательно посмотрел в небо. Но ничего такого в нем не заметил, небо было нежно-розовое, высокое и совершенно чистое. Тогда он вздохнул глубоко, свободно, так, что даже голова закружилась, и неуверенно шагнул на одну из тропок.

В эту минуту из-за кустов вышла и стала поперек тропинки худая серая коза с веревкой на шее, он проследил взглядом за веревкой и обнаружил стоящую в кустах и с интересом наблюдающую за ним женщину. Как потом выяснилось, женщина эта давно тут стояла и видела все — как прилетела «тарелочка», как из нее выбросили кого-то и как этот кто-то сначала лежал совершенно без признаков жизни, так что она решила про себя: «мертвец», а потом вдруг зашевелился, встал и пошел прямо на нее.