Дыхание судьбы - [35]
— Боюсь, Гусятница по-настоящему не закончена, — сказала она. — Ее нежелательно показывать, пока она не раскрашена. Понимаешь, она должна быть зеленоватой, как будто бронзовая.
— А по мне, и так замечательно.
— Но скульптура, когда только что отлита, всегда смотрится слишком яркой и словно побеленной. Как бы то ни было, получилось довольно мило. Но над чем мне действительно интересно работать, так это над этой новой, фавном. Я создала порядочное количество парковых скульптур, и все они изображали девушек, потому что они более традиционны для этого жанра скульптуры, но потом мне пришло в голову вылепить мальчика. Меня осенило, что мне даже не нужен натурщик, когда у меня есть свой дивный мальчишка, и я просто обязана воспользоваться такой возможностью.
— Мм. Понимаю. То есть я вижу, что ты сделала его очень похожим на Бобби.
— Ну, я не старалась добиться портретного сходства. Я хотела, чтобы в лице было что-то… от эльфа и, знаешь, от фавна. Но тело — это тело Бобби. Его ручки, его спинка, его животик. Конечно, скульптура еще в работе — вот взгляни, здесь, на этих рисунках, виден мой замысел.
И она протянула ему альбом для набросков, где фавн был изображен в окончательном виде: от головы до бедер — мальчик одних лет с Бобби, держащий в одной руке виноградную гроздь, а в другой яблоко, которое он ел; но ниже, от бедер, ноги были козлиные, с копытцами.
— Нравится?
— Ты знаешь, насколько я разбираюсь в искусстве, Алиса. То есть я, конечно, не бог весть какой знаток. Мне нравится. Очень… необычно.
— О, спасибо. Я надеялась, что ты именно так и скажешь. У меня возникла еще одна прекрасная идея: следующим будет Пан. Вот посмотри.
И она перевернула страницу, показав рисунок, изображающий маленького мальчика, стоящего на коленях в кустах и играющего на свирели Пана.
— Выглядит замечательно, Алиса. — Под стеклом потолка громко и яростно гудел залетевший внутрь шмель, и Харви поднял голову, словно обрадовавшись предлогу не смотреть ни на какие скульптуры и не высказывать своего мнения о них. Потом сказал: — Пожалуй, мне пора собираться, Алиса; дорога предстоит неблизкая.
Они вернулись в кухню, и он неуклюже приподнял ее в уютных объятиях, поцеловал в волосы и кончик носа и на секунду прижал к груди ее голову; потом отступил на шаг и поправил костюм.
— Береги себя.
— Непременно, Харви. А ты — себя.
Она проводила его до машины и смотрела, как он заводит ее и задним ходом выезжает на улицу. Стайка соседских детей широко раскрытыми глазами и без всякого выражения на лицах смотрела вместе с ней, и самый маленький из них был ее Бобби.
Он уехал обратно в Нью-Рошелл, а Алиса потерянно сидела в студии, стиснув руками голову и зажмурясь. Харви Спенглер! Тупой, занудный немолодой врач из Нью-Рошелла, женатый, у которого четверо детей! И словно мало ей было позора за вчерашнее свое поведение, еще и этот стыд за утренний спектакль: суетилась на кухне, как новобрачная в медовый месяц, улыбалась ему, когда он пускал дым своей вонючей сигары в лицо Бобби. И в студию потащила! Показывать свои работы, спрашивать его мнение, радоваться — да, радоваться, — когда он сказал, что кое-что ему нравится. Харви Спенглер! Наконец она встала и принялась ходить по студии, дымя сигаретой и стараясь взять себя в руки. Скоро надо будет идти готовить ланч.
— А где доктор Спенклер? — спросил прибежавший Бобби.
Она стояла у плиты.
— Доктор Спенглер, — поправила она его. — Он уехал домой, дорогой. Он приезжал только позавтракать с нами.
— A-а! Где его дом?
— В Нью-Рошелле. Где мы когда-то жили.
— И я?
— Конечно, и ты. Там ты и родился.
— Папа тоже там жил?
— Конечно. Быстренько мой руки. Суп почти готов.
После ланча она вернулась в студию и попыталась работать, но ничего у нее не получалось, прошел почти час, пока она не поняла почему: дети играли близко от двери амбара, и их шум мешал сосредоточиться. Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и не завопить на них, и распахнула дверь.
— Дети, не хотите поиграть где-нибудь в другом месте?
Мальчишки Манчини были самыми маленькими, тогда как их сестра старше всех: долговязая девятилетняя девчонка с хитрой, нахальной физиономией. Она и сказала:
— Мы вовсе не шумим, миссис Прентис.
— Я не могу работать, когда вы тут играете. Пожалуйста, дети, у меня очень важная работа. Просто найдите себе другое место для игр.
— А можно нам посмотреть, миссис Прентис?
— Как-нибудь в другой раз. Не сейчас.
— Даже если мы совсем не будем шуметь?
— Да, даже если не будете. Делайте, как я говорю.
В конце концов они неохотно потянулись в другой конец двора. Глядя им вслед, она вздрогнула от чувства неприязни к девчонке Манчини. Ребенок слишком походил на свою мамашу, которая, как подозревала Алиса, была злобной сплетницей, что было тем печальней, что их отец такой приятный человек — шумный, веселый итальянец, который работал на шляпной фабрике в Дэнбери, — изо всех сил старался по-соседски подружиться с ней, когда Алиса только поселилась здесь.
Следующие часа два ее никто не отвлекал, и она поработала очень плодотворно. Во всяком случае, так ей казалось, пока она не сделала перерыв, чтобы отойти назад и взглянуть на скульптуру с расстояния. И тут с ужасающей неожиданностью ей стало ясно, что левая рука фавна, та, в которой он держал виноградную гроздь, катастрофически не удалась. Слишком она перестаралась, трудясь над ней; рука получилась как одеревеневшая, в ней не было жизни, и таким же вымученным вышло левое бедро. Но это было не безнадежно: еще можно все спасти, если не скоро стемнеет и она не будет ни на что отвлекаться. Она быстро пошла через двор к детям.
