Дыхание судьбы - [80]

Послушный и очаровательный маленький Карло оправдал все ее надежды. Она боялась, что это будет капризный ребенок, перенявший едва сдерживаемую буйность своей матери, которую та пыталась скрыть за любезными манерами, но Элиза о ней догадывалась. Ливия подчинялась, потому что не нашла оружия для борьбы. Территория была для нее чужой, слишком отличавшейся от той среды, в которой она выросла. Она была отрезана от своего мира, от родных и близких, и ей не к кому было обратиться. Несмотря на то что теперь она бегло говорила по-французски с певучей интонацией, которая все же выдавала ее корни, у нее не было подружек в городе, что вполне устраивало Элизу. «Ливия еще и ленива, — думала она. — Я бы на ее месте уже давно что-нибудь придумала».

Сегодняшний срыв был уже не первым признаком того, что «фасад» Ливии дал трещину. В течение нескольких недель Элиза замечала все возрастающую нервозность молодой женщины, угадывала ее желание скорее покинуть дом. Она видела, как невестка уносится прочь, стуча каблуками по мостовой, затем возвращается с разгоряченным лицом, проведя в городе час или два. Ливия беспокойно металась, словно тигр в клетке, но Франсуа как будто ничего не замечал до сегодняшнего инцидента.

— Я решил обустроить мастерскую дедушки в глубине сада, чтобы она могла там работать в свое удовольствие.

Опешив, Элиза некоторое время молча смотрела на него.

— Какая странная идея… Никто там не работал после его смерти. Даже отец предпочитал мастерские Монтиньи.

Франсуа нервным движением поворошил угли в камине, которые рассыпались красными искрами.

— Папа всегда испытывал комплекс неполноценности перед талантом дедушки. Он считал, что не сможет достичь его высот. Он избегал туда ходить, потому что просто боялся. Это было такое своеобразное суеверие.

Его несколько пренебрежительный тон покоробил Элизу, которая ненавидела, когда критиковали ее отца. Он был мягким и терпеливым человеком, немного терялся перед жизненными препятствиями и совсем сник после преждевременной кончины любимой супруги. Его дочери-подростку понадобилось немало терпения и решимости, чтобы помешать ему замкнуться в своем горе.

— Я не знала, что твоя жена умеет работать с витражами.

— Ливия — творческая натура. Когда я впервые увидел ее в Мурано, она ваяла вазу в стеклодувной мастерской своей семьи. Редко можно наблюдать воочию такое захватывающее зрелище. Если бы ты только видела ее тогда, такую увлеченную, полную жизни…

Он выпрямился, тщетно пытаясь найти слова, чтобы убедить свою сестру, которая слушала его, склонив голову набок.

— Она безумно талантлива, но так и не смогла полностью выразить себя, потому что женщины не имеют права выдувать стекло.

— Почему?

— Вопрос физической силы. По мере того как стеклянная масса, набранная на стеклодувную трубку, увеличивается в размерах, она становится тяжелой, и ею сложно манипулировать. И потом, это еще и традиция. Я думаю, Ливии тяжело это принять.

Повернувшись спиной к камину, Франсуа грелся в исходящей от него волне тепла.

— Карло ей недостаточно, это очевидно. Нужно найти ей подобающее занятие. Я даже подумывал задействовать ее в Монтиньи.

— Надеюсь, ты шутишь? — холодно бросила она. — Что скажут рабочие?

Конечно, его сестра не могла понять, что не давать художнику творить — все равно что медленно убивать его. Сам он не унаследовал таланта своих предков. Он выучился ремеслу, но довольствовался лишь управлением предприятием. Венсан, тот обладал вдохновением и творческими способностями. Но Франсуа знал, до какой степени художникам необходимо иметь возможность самовыражаться, и он ни в коем случае не мог допустить, чтобы его жена угасла у него на глазах.

— Я знаю, что пока это невозможно. Поэтому я хочу, чтобы она работала в мастерской деда. Никто не будет ей там досаждать и смотреть на нее свысока. Я попросил старика Мюнстера помочь ей для начала. Она быстро освоит технику, я в этом уверен. У нее талант.

В дверь постучали, и Элиза велела Колетте войти. Юная служанка поставила на стол поднос с травяным чаем, который ее хозяйка всегда пила перед сном.

Франсуа налил себе рюмку ликера и залпом осушил ее.

— Ливия задыхается здесь, с нами. Ей нужна свобода, понимаешь?

— Я не нуждаюсь в объяснениях смысла слов, Франсуа. Мне прекрасно известно, что означает слово «свобода», и оно слишком ценно, чтобы употреблять его не к месту. Твоя супруга абсолютно свободна, мой дорогой. Никто не вынуждал ее приезжать сюда. Она сама постучала в нашу дверь, и мы ей ее открыли. Я не собираюсь оплакивать ее судьбу.

Франсуа отвел глаза. Элиза порой могла быть такой невыносимой! Когда они с братом были детьми, то ощущали эту силу, как бастион. С той поры война и исчезновение Венсана, похоже, ожесточили сестру, тогда как он в результате всех этих событий стал более великодушным. Столкнувшись с такой непреклонностью, он вдруг почувствовал себя очень одиноким.

— Я не хочу ее потерять… — тихо произнес он.

— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? Такое ощущение, что твоя жена находится в тюрьме! Я не считаю, что ее нужно жалеть. У нее имеется крыша над головой — к тому же одного из самых красивых домов в Меце, — она ест каждый день в свое удовольствие и даже вышла замуж за отца своего ребенка. Другой мужчина, возможно, на это не пошел бы. Что ей еще нужно?