Дыхание судьбы - [12]

Она смотрела на изможденное лицо старика, на его седые волосы, которые за всю жизнь не удалось укротить ни одной расческе, на бледные приоткрытые губы, из которых исходило слабое дыхание. Ливия удостоверилась, что его грудь вздымается равномерно. Первые ночи после приступа она не сводила с нее глаз, словно пыталась усилием воли вдохнуть в старика жизнь. Проваливаясь в сон, она в ужасе просыпалась, боясь не выполнить свою задачу. Но за видимой слабостью деда скрывалась жизненная сила, которая до сих пор удерживала его на этом свете.

Морщинистые веки дрогнули.

— Дедуля, это я, — прошептала она, продолжая гладить его руку. — Я здесь, с тобой. День прошел хорошо. Старику Горци очень понравились твои бокалы. Он купил у меня утром три штуки и с нетерпением ждет, чтобы я принесла ему еще. Знаешь, дела налаживаются… Нужно еще немножко потерпеть, мы все надеемся на лучшее. Когда ты поправишься, поедешь в город и сам все увидишь.

Произнося эту лживую тираду, она опустила голову. Когда она вновь подняла глаза, то наткнулась на пристальный взгляд деда. Она давно не видела, чтобы он был таким ясным. Волна счастья заполнила ее. Все вдруг стало возможным. Надежда не привередлива, ей достаточно самого малого.

— Как ты себя чувствуешь? Может, хочешь попить? — предложила она, широко улыбнувшись.

— Я умираю, Ливия.

Дрожь пробежала по спине девушки, ее улыбка погасла.

— Как ты можешь так говорить, дедушка?

— Возможно, не прямо сейчас, но очень скоро. Я всегда был с тобой откровенен и сейчас не хочу лгать.

Его голос был хриплым, но говорил он без затруднений. В нем вновь проявился волевой характер, благодаря которому он когда-то одним махом развеял нерешительность докторов и друзей семьи, не понимающих, как вести с себя с растерянным ребенком. Тогда он проявил мужество и дал ей возможность самой пережить свою боль, не пытаясь заглушить ее или смягчить. В отличие от других, он избавил ее от принятых в таких случаях фальшивых фраз, которые лишь искажали реальность. «Боль не терпит ухищрений. Она просто есть, и все», — произнес он однажды, завершая работу над бокалом с аметистовым ободком. Капли пота блестели на его лбу. Она уцепилась за эту истину, как за единственно реальную вещь в этом сошедшем с ума мире.

Одеяло, заботливо укрывавшее тело старика, прикрывало и левую парализованную руку. Пронзенная его прямолинейным взглядом, Ливия заерзала на стуле.

— Я много думал. Не знаю, правильно ли я поступаю, перекладывая на твои плечи эту ношу, но я уверен, что ты оправдаешь мое доверие.

Он принял важный вид. Сердце Ливии сжалось: неужели дедушка бредит?

— Я не доверяю Флавио.

Она с облегчением вздохнула: нет, дедуля не утратил своей проницательности.

— Это ужасно, когда деду приходится говорить такие вещи о единственном внуке, но я должен быть честен до конца. Когда смотришь смерти в лицо, начинаешь относиться ко всему намного проще. У Флавио нет души мастера-стеклодува. Это не упрек, а простая констатация факта. Он предпочитает пунктуальность законов и с подозрением относится к фантазии. Даже не знаю, от кого он унаследовал эту блажь. Никто в моей семье никогда не стремился изучать право, но, возможно, со стороны вашей матери…

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы восстановить силы.

— Нет, дай мне договорить, малышка, — произнес он, увидев, что она хочет что-то сказать. — Я очень быстро устаю, но в последние дни я немного окреп и решил, что пришло время выбрать из вас того, кому я передам красную тетрадь.

— Красную тетрадь? — переспросила она недоуменно.

— Встань, освободи ящики моего комода и сдвинь его в сторону.

— Сейчас?

— Нет, через полгода! — ответил он сердито.

Ливия не заставила просить себя дважды, но ощутила неловкость, открывая ящики небольшого лакированного комода из светлого дерева. Ее дед молча наблюдал, как она раскладывала одежду на двух креслах. От рубашек исходил легкий аромат свежести и лимона. Незаметным движением она погладила пальцами буквы «А» и «G», вышитые на уголках белых носовых платков. Наконец комод был отодвинут.

— Хорошо, — произнес он. — Теперь поищи в плинтусе отверстие толщиной в палец.

Она провела рукой по плинтусу.

— Здесь ничего нет.

— Есть, смотри внимательнее!

Ливия продолжала ощупывать дерево кончиками пальцев до тех пор, пока действительно не обнаружила небольшую выемку.

— Нашла.

— Теперь одновременно надави и толкни вверх.

Она повиновалась, и тут же слева от нее приподнялась половица.

— В тайнике ты найдешь тетрадь. Принеси мне ее.

Ей вдруг представилось, как мышь кусает ее за палец, она вздрогнула и замешкалась. Ливию пугала не только возможная встреча с пауком или грызуном, но сама мысль о том, что, узнав об этой тайне, она навсегда лишится еще присущей ей беззаботности.

Пальцы нащупали какой-то предмет, завернутый в материю. Она осторожно извлекла его и развернула пыльную ткань. Там действительно была небольшая книжица размером с блокнот, в красном кожаном переплете, потертом и испещренном темными пятнами, появившимися от старости или сырости. Несколько секунд она продолжала сидеть на корточках, с опущенной головой, держа тетрадь в руках. Буйные кудри упали ей на лицо. «Не хочу», — произнесла она про себя.