Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке - [11]
Как известно, идеология Московского государства во многом была построена на изоляционизме, и поэтому на всякий переход границы без разрешения государя, на любую связь с иностранцами смотрели как на измену, преступление. При этом было неважно, что эти действия могли и не вредить безопасности страны и не наносить ущерба власти государя. Сам переход границы был преступлением. Заграница была «нечистым», «поганым» пространством, где жили «магометане, паписты и люторы», одинаково враждебные единственному истинно-христианскому государству — «Святой Руси».
Петровская эпоха во многом изменила традиционный подход к загранице и связям с нею. Благодаря реформам Петра I русское общество стало более открытым, причем это происходило подчас в нарушение прежних законов страны и обычаев православной церкви. Но парадокс состоял в том, что эта открытость страны не означала исчезновения из русского права старого понятия «измены». Наоборот, оно развивалось и дополнялось. Во-первых, сохранился военно-государственный смысл измены как преступления (в виде побега к врагу или содействия противнику на войне), равно как и намерения совершить эти преступления. В главе 16-й Артикула воинского говорится не только о преступной переписке и переговорах с врагами, выдаче им военных секретов, но и об умысле «измену или сему подобное учинить». Умысел этот рассматривался также как прямой акт измены — «яко бы за произведенное самое действо» (626-4, 350–351). Во-вторых, при Петре государственная измена рассматривалась как «преступление против подданства». Иначе говоря, изменой считалось намерение выйти из подданства русского царя.
В источниках есть два толкования термина «измена». Согласно одному из них, переход в иное подданство связан с изъятием из подданства русского государя части его территории. Эта измена, ведшая к потере земель, называлась «Большой изменой» или «Великим государственным делом» (587-4, 1792). Предупреждению «Большой измены» посвящено немало указов и особенно наказов воеводам пограничных уездов и губерний, населенных преимущественно нерусскими подданными царя. Свойство верноподданного «служили и работали… безъизменно и без всякой шатости» противопоставлялось измене, неустойчивости, колебаниям неверных подданных. Об этом много сказано в царских грамотах воеводам и комендантам. Первой их задачей было следить за «шатостью» (или «великою шатостью»), т. е. за колебаниями, местных вождей и при необходимости заводить «изменные дела» (587-3, 1336, 1542; 587-4, 1579, 1594, 1792). Обязанность доносить властям о «шатости и измене» включали и в шерт (клятву) мусульман — сибирских «инородцев». Любопытно, что в верности русскому царю селенгинские буряты клялись в 1689 г. так: «пищаль целовали в дуло, саблей собак рубили, да тое кровавою саблю лизали, по чашке студеной воды пили» (537-1. 24; 587-3, 1336). Поступок гетмана Мазепы, перешедшего на сторону шведов в 1708 г., являлся сточки зрения русского права актом государственной измены, переходом на сторону противника. Измена Мазепы была «Большой изменой». Состав его преступления — в том, что он умыслил лишить русского государя права владения частью государевых земель (на Украине). В 1723 г., имея в виду всю историю взаимоотношений России и Украины, Петр писал: «Понеже всем есть известно, что от времени Богдана Хмельницкого… до покойного Скоропатского все гетманы являлись изменниками и какое великое бедство государство наше терпело, а наипаче Малая Россия» (1, 554).
Этот взгляд вообще характерен для имперского восприятия в России подданства различных народов, входивших в состав империи, как акта неизменного и вечного, всякая попытка изменить который расценивалась имперским сознанием и отражавшим его законодательством как прямая государственная измена. Мы видим из этого предложения, как в русском языке семантически близки все эти слова и понятия. Самодержавие рассматривало гетманов Украины XVII–XVIII вв. точно так же, как русских князей и бояр XV в., а именно не как вассалов, а как «государевых холопов», выход которых из подданства русского царя со своей землей был, по русскому законодательству, преступлением — «воровством» и «изменой». Уже с XIV в. московские летописцы писали об отъезжающих от Москвы князьях и боярах как об «коромольниках» и изменниках
