Дьявол в синем - [45]

– С ним у меня больше нет никаких дел. А с вашим дружком Картером я встречался.

Улыбка на ее лице исчезла.

– Вы с ним говорили? Когда?

– Два-три дня назад. Он хочет, чтобы вы вернулись, а Олбрайт хочет получить тридцать тысяч.

– Я к нему не вернусь, – сказала она, и я знал, что это правда.

– Об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас нам надо поскорее отсюда уехать.

– Куда?

– Знаю одно место. Там мы будем в безопасности от людей, которые и меня преследуют. Надежное место, там и обсудим, что делать дальше.

– Я не могу уехать, пока не поговорю с Фрэнком. Он давно должен был вернуться. Я ему звоню, но он не отвечает.

– Полиция подозревает его в убийстве Коретты. Возможно, он скрывается.

– Мне необходимо с ним поговорить.

– Хорошо, но мы должны уехать отсюда немедленно.

– Подождите секунду. – Она вошла в комнату и, вернувшись, вручила мне деньги. – Заплатите за комнату, Изи. Пусть их не тревожит, что мы уезжаем с вещами.

Все хозяева любят получать денежки. Когда я оплатил счет Дафны, оба мексиканца удалились, а маленькая женщина даже выдавила из себя улыбку.

У Дафны было три чемодана, но того старого, видавшего виды, который она вынесла из дома Ричарда Мак-Ги, среди них не было.

Мы ехали окольным путем, держась подальше от Уаттса и Комптона. Добрались до восточной части города, которая теперь зовется Эль-Баррио. Раньше здесь была еврейская община, но недавно ее заполонили мексиканцы.

Мы миновали сотни бедных домишек, грустных пальм и ребятишек, игравших и оравших на улицах, и подъехали к развалившемуся старому дому, который когда-то был особняком. От прежнего великолепия остались портик с высокой зеленой крышей и два больших витража на каждом из трех этажей. Кое-где окна были разбиты и заклеены картоном или заткнуты тряпками. Во дворике под ветвями засыхающего дуба лежали три собаки и томились в безделье восемь старых драндулетов. Среди рухляди копошились малыши. К дереву была прибита дощечка с надписью "Комнаты".

На алюминиевом стуле у лестницы сидел обросший щетиной старик в комбинезоне и рубашке с короткими рукавами.

– Как дела, Примо? – Я помахал ему.

– Изи! – отозвался он. – Ты что, заблудился?

– Да нет. Просто мне нужно уединенное место, где мне никто не помешает. Вот я и вспомнил о тебе.

Примо был настоящий мексиканец по рождению и воспитанию. В 1948 году мексиканцы и негры еще жили мирно и не враждовали между собой. Позднее нам, бродягам, не повезло – нашла коса на камень.

Я познакомился с Примо, когда недолгое время работал садовником. Мы брались за крупные подряды в Беверли-Хиллз и Брентвуде и даже в Центре, по правую сторону от Шестой улицы. Примо был хороший парень, и ему нравилось болтать со мной и с моими приятелями. Этот дом он купил, чтобы превратить его в гостиницу. То и дело предлагал нам снять у него комнату или хотя бы порекомендовать своим знакомым.

Когда я подошел, он встал. Голова его оказалась на уровне моей груди.

– Чего тебе нужно?

– Есть ли у тебя какое-нибудь укромное местечко?

– У меня есть домик на задворках. Для тебя и сеньориты.

Он наклонился, чтобы взглянуть на сидевшую в машине Дафну. Она вежливо ему улыбнулась.

– Сколько это будет стоить?

– Пять долларов за ночь.

– Что?

– Это же целый дом, Изи. И создан для любви. – Он подмигнул мне.

В другое время я бы непременно с ним поторговался, но сейчас я был слишком озабочен.

– Договорились.

Я дал ему десятку, и он указал на дорожку, огибавшую большой дом. Хотел было нас проводить, но я его остановил.

– Примо, дружище, – пообещал я. – Завтра утром я загляну к тебе, и мы раздавим бутылочку текилы[2]. Идет?

Он улыбнулся и крепко хлопнул меня по плечу. Как мне хотелось, чтобы все мои проблемы исчезли и осталось единственное желание – провести безумную ночь с белой девушкой.

Мы увидели чащу цветущих кустов: жимолости, львиного зева, страстоцвета. В чаще был прорублен проход в рост человека. Мы нырнули в него и вышли к домику, похожему на каретный сарай или на хижину садовника большого поместья. Стеклянные, от пола до потолка двери, ведущие во внутренний дворик, были заперты, белые занавески на всех окнах задернуты.

Мы вошли через парадную дверь, окрашенную в зеленый цвет.

Внутри домика в единственной комнате стояли кровать и газовая плита с двумя горелками. Были еще стол с тостером, четыре шатких стула и большая мягкая кушетка, обитая темно-коричневой тканью, с гигантскими желтыми цветами.

– Как здесь красиво! – воскликнула Дафна. Наверно, на моем лице было написано, что она просто сошла с ума, потому что она, покраснев, добавила: – Конечно, нужно приложить руки. Но мы что-нибудь сделаем.

– Первым делом сорвем цветы и выбросим...

Дафна засмеялась, а я залюбовался ею. Она вела себя как ребенок, и ее детская радость тронула меня.

– Здесь красиво, – повторила она. – Может быть, не богато, но тихо и уединенно. Здесь нас никто не найдет.

Я поставил ее чемоданы возле кушетки.

– Я ненадолго отлучусь, – сказал я. Теперь, когда я привез ее сюда, я знал, что делать дальше.

– Не уходите.

– Я должен, Дафна. Два скверных человека и городская полиция идут по моему следу.

– Какие скверные люди? – Она села на край кровати скрестив ноги. На ней был пляжный костюм, открывавший загорелые плечи.