Дьявол - [73]

— Мне угодно было пошутить, сеньор, — сказал он наконец.

Наступил вечер. Шарлотта тихо и принужденно беседовала со своими дамами. Непривычная близость Людовика давила ее. Присутствие ее в этих чуждых покоях было для нее тяжелой загадкой. Беседа замерла. Государыня сложила руки и закрыла глаза. Ее лицо, которое, вероятно, было когда-то привлекательным, теперь расплылось и стало грубым. Изборожденный горькими складками, искусственно-увеличенный лоб, согласно давно прошедшей моде середины столетия, массивно и неженственно высился над маленьким плоским носом, над тусклыми, слегка навыкате глазами. Неумеренное употребление косметики, приготовленной на сулеме, испортило кожу лица, горе и годы не поскупились на морщины. Многочисленные роды и сидячий образ жизни лишили тело упругости; она потяжелела и обрюзгла.

Шарлотта тихо вздохнула, печально подняла выбритые, подведенные тонкой черной чертой брови. Одна из фрейлин захотела развеселить государыню, взяла лютню и стала наигрывать мелодию, которую та любила. Шарлотта кивала в такт головой и тихо подпевала… Дверь отворилась. Песня оборвалась. На пороге вырос паж и возгласил:

— Король идет!

Придворные дамы встали. Шарлотта возбужденно и поспешно оправляла тяжелые складки платья; она сидела очень прямо и с горькой улыбкой глядела на дверь. Людовик вошел быстрыми шагами, снял обтрепанную шляпу и небрежно, как бы мимоходом поцеловал ей руку. Одно мгновение они пристально глядели друг на друга. В глазах их отражалось изумление: они показались друг другу бесконечно постаревшими. Короля, по-видимому, оскорбил этот взгляд. Он надменно откинул голову и очень нелюбезно сказал придворным дамам:

— Mesdames, будьте добры оставить меня наедине с ее величеством.

Они ушли с низкими реверансами. Король не спускал глаз с ковра, на котором стояло кресло Шарлотты. Он стиснул губы и громко, тяжко дышал. Он не говорил ничего. Это молчание, эта мука на его лице, этот опущенный взор были так необычны, что государыня совсем растерялась. Колени ее дрожали под тяжелой парчой. Она мучительно закашлялась. Людовик быстро поднял на нее взор и стал рассматривать ее с беспощадной и загадочной доскональностью; взгляд его медленно скользил по ее волосам, глазам, носу, рту, шее, груди; и он остановился на ее животе. Он ничего не говорил, он только сжимал губы. Шарлотта вся горела от стыда. Она не знала, зачем его взгляд раздевает и одновременно уничтожает ее. Она не знала, зачем он так глядит на нее, зачем он оскорбляет ее тело, которое ведь ему уже не принадлежит. Она больше не могла этого вынести, она подняла плечи беспомощным девическим движением.

— Государь… — взмолилась она.

Король поднял глаза. Лицо ее было влажно и блестело, по нему пошли от волнения красные пятна. Под глазами, еще более обыкновенного вылезшими из орбит, набухли мешки.

Она была сейчас так безобразна, что Людовик резко отвернулся и инстинктивно забаррикадировался стулом. Шарлотта униженно опустила голову. Он тряс резную тяжелую спинку стула, словно лишь мускульным усилием мог заставить себя говорить. Наконец он хриплым голосом начал:

— Вы, Madame, вероятно удивляетесь тому, что я попросил вас прибыть сюда. Речь идет о… речь идет о… об одном решении…

Человек этот, которому слово было так же послушно, как любой из подданных в его стране, человек, дух которого не знал неразрешимых задач и недостижимых целей, беспомощно барахтался, запнувшись после двух бессвязных фраз: отвращение сковывало язык.

В каждый нерв грозно ударяло растущее «не могу!». Оно отдавалось во всем теле, в каждом биении сердца, гремело в мозгу. Он поднял массивный стул, ухватившись за резьбу, и покраснел от натуги.

— Я рада… рада видеть вас, ваше величество, — запинаясь прошептала Шарлотта.

Король с треском опустил стул на место и уничтоженный, простонал те три слова, какие только еще и были в его мозгу:

— Я… не… могу…

Шарлотта глядела на свои сложенные руки; в ее глазах стояли слезы. Плечи ее дрожали. Что это за новая, нежданная мука? Она не понимала и не решалась спросить. Видя, что Людовик держит голову руками, она лишь прошептала после долгого молчания:

— У вас какая-нибудь забота, государь?

Король не обратил внимания на вопрос. Он выпрямился, словно приняв какое-то решение.

— Madame, — тихо произнес он, — у меня есть верный слуга, близкий, родной человек. Я пошлю его к вам, и вы его выслушаете. Есть вещи, Madame, о которых трудно говорить. Я не могу сказать их вам; но он пусть скажет. Обождите несколько минут и будьте одни. Простите меня.

Он вышел поспешно и с поднятыми плечами. Шарлотта отгоняла от себя назойливые мысли и вопросы; голова ее болела. Она согнувшись сидела, глядя в пол на разостланный у ее ног чудесный персидский коврик и на нежную гамму тонов — розовый, кремовый, зеленый, алый на темно-синем фоне — на орнаменты в виде деревьев, переплетенных между собой ветвей, листьев, почек, цветов, плодов; воистину ее бедные глаза видели только одно это и пропускали мучительные минуты ожидания сквозь чарующую призму.

Затем в дверь тихо постучали. Шарлотта ничего не сказала, а только кивнула головою, словно незнакомец, стоявший за дверью, мог услышать этот кивок. И он, видимо, услышал; дверь тотчас же отворилась. Королева вся встрепенулась и подняла глаза. Вошел худощавый человек с рыжими, тронутыми сединой волосами и бледными, острыми чертами лица; он низко поклонился, быстро выпрямился и приблизился уверенной походкой человека, несущего важное решение. На расстоянии двух шагов от Шарлотты он остановился и окинул ее прямым, ясным взглядом.