Дядюшка Наполеон - [23]

Отец был разъярен. Однако, почувствовав враждебные взгляды плакальщиков, он все же встал и, колотя себя в грудь, медленно побрел прочь. Войдя в дом, он так хлопнул дверью, что слышно было даже здесь, в саду.

И тем не менее, я вздохнул с облегчением, потому что на этот раз все обошлось достаточно спокойно. Плакальщики сделали несколько кругов по саду и вышли на улицу, а гости снова уселись на свои места.

Проповедники уже ушли. В саду остался только вконец измученный Сеид-Абулькасем. Он мелкими глотками пил сэканджебин[11] и утирал платком пот со лба.

Дядюшка по-прежнему пребывал в беспокойстве. Я догадывался, что он тревожится, как бы не вернулся отец. Но я прекрасно знал отца и понимал, что сейчас он в таком состоянии, что ни за что не вернется.

Глава четвертая

В саду возле дядюшкиного дома осталось совсем немного гостей — ближайшие родственники. Женщины уже подсели к мужчинам, все, казалось, давно забыли, по какому поводу собрались, распивали чай и шербет, ели сладости и весело болтали. И как раз в тот момент, когда Фаррохлега-ханум начала расспрашивать, почему не пришли на роузэ Азиз ос-Салтане, ее муж и Гамар, и уже явно готовилась предложить собственное объяснение, с ближайшей к саду крыши раздались вопли о помощи. Кричал какой-то мужчина:

— Помогите!.. Спасите, люди добрые!.. Спасите! На помощь!

Мы оглянулись. По крыше, как безумный, бегал мужчина в белой рубахе и подштанниках.

От изумления все притихли. Дядя Полковник первым нарушил молчание:

— Никак Дустали-хан!.. Вроде бы он самый.

Яркий свет керосиновых ламп бил нам в глаза и мешал толком разглядеть кричавшего. Все вскочили с ковров и бросились на крик.

Да, это был Дустали-хан, муж Азиз ос-Салтане. Его дом вплотную примыкал к стене, огораживающей сад. В воплях Дустали-хана слышались неподдельный ужас и отчаяние. То и дело он вскрикивал:

— На помощь!.. Спасите!..

Дядюшка Наполеон громко спросил:

— Что случилось, Дустали?

Тот ответил:

— Господом богом вас заклинаю… Скорее принесите лестницу! Спасите меня!

— Да зачем тебе лестница? Слезай, как забрался.

— Не могу… Спасите, ага!.. Лестницу, скорее… Потом все объясню.

В его голосе звучала такая мольба, что никто и не подумал возразить. Дядюшка крикнул:

— Касем! Лестницу!

Его приказ был излишним, поскольку Маш-Касем уже бежал с лестницей через сад.

Мы не отрывали глаз от Дустали-хана, метавшегося по крыше, как полночный призрак. Маш-Касем приставил лестницу к стене и помог Дустали-хану спуститься.

Через несколько секунд Дустали-хан ступил на землю и без чувств упал в объятия Маш-Касема. Его почти волоком оттащили от стены и осторожно опустили на ковер. Все столпились вокруг и оживленно обсуждали происшествие, строя различные догадки и предположения.

Дядюшка Наполеон тихонько похлопывал Дустали-хана по щекам и повторял один и тот же вопрос:

— Что случилось? Что случилось?

Волосы у Дустали-хана были всклокочены, белая рубаха и подштанники — вымазаны в грязи. Он лежал недвижимо, лишь губы его слегка подрагивали.

Растиравший ему ноги, Маш-Касем сказал:

— Вроде как змея его куда-то укусила.

Дядюшка метнул в него сердитый взгляд:

— Опять вздор городишь!

— Ей-богу, ага, зачем мне врать?! Один мой земляк…

— Да провались ты вместе с твоим земляком! Ты дашь мне разобраться, в чем дело, или нет?!

И дядюшка снова легонько шлепнул Дустали-хана по лицу.

Дустали-хан приоткрыл глаза. Придя в себя, он встревоженно огляделся по сторонам и, судорожно схватившись за низ живота, завопил:

— Отрезала!.. Ой, отрезала!

— Кто отрезал? Что отрезали?

Дустали-хан, не отвечая, продолжал в ужасе повторять:

— Отрезала!.. Отрезать собиралась… Ножом… кухонным… Уже и резать начала…

— Да кто? Кто отрезать-то хотел?

— Азиз… Стерва эта… Азиз… жена моя… Ведьма! Убийца чертова!..

Навостривший уши Асадолла-мирза, с трудом сдерживая смех, вмешался:

— Моменто, моменто! Погодите! Дайте-ка я разберусь. Значит, ханум Азиз ос-Салтане собиралась, господи спаси, вас…

— Да, да. Если б я еще хоть на секунду замешкался, как пить дать, отрезала бы!

Асадолла-мирза, трясясь от хохота, спросил:

— Под корень?

Общий смех заставил дядюшку Наполеона вспомнить о присутствии женщин и детей. Выпрямившись во весь рост, он растопырил руки в стороны, загородил своей абой Дустали-хана от женских глаз и крикнул:

— Женщины и дети, кыш отсюда!

Те отошли на несколько шагов. Пури, сын дяди Полковника, с глупым видом спросил:

— А что ему хотела отрезать Азиз-ханум?

Дядя Полковник со злостью глянул на сына:

— Ты что, осел?

На вопрос Пури со всегдашней невозмутимостью ответил Маш-Касем:

— Она, милок, хотела ему честь его отрезать.

— И себя же счастья лишить! — сквозь хохот проговорил Асадолла-мирза. — Кто отрежет под корень рог, не поможет тому и бог…

Дядюшка Наполеон прикрикнул на него:

— Князь, достаточно! — Затем, продолжая заслонять Дустали-хана от женщин, строго приказал: — Объясни все как следует, Дустали. Почему это она вдруг решила отрезать? Что за чушь ты несешь?

Дустали-хан, по-прежнему держась за низ живота, запричитал:

— Я же сам видел… Она принесла с собой в постель кухонный нож… И уже начала резать… Нож-то холодный, я и почувствовал…