Дядюшка Наполеон - [161]

Отец сказал:

— Вы немного бледны сегодня, наверно, спали плохо. Вам бы полежать лучше.

— Я уже свое отдохнул, — тихим голосом ответил дядюшка, — теперь время бодрствовать.

Я заглянул во двор, в комнаты — все вокруг было пусто и печально. Кроме дядюшки и Маш-Касема, в доме не осталось никого. На дверях висели большие замки.

Асадолла-мирза, встревоженный, дядюшкиным состоянием, сказал:

— Я тоже думаю, вам не помешало бы еще отдохнуть, по-видимому…

Но дядюшка с неожиданной твердостью проговорил:

— Асадолла, возможно, я немного ослабел, но я хочу, чтоб они знали: воин и в плену остается воином… Они не должны видеть моей слабости.

— Моменто, разве воин никогда не спит? Мы прекрасно знаем из истории, что даже Наполеон в ожидании прибытия представителей союзников позволил себе поспать.

— Асадолла, они мечтают захватить меня окончательно разбитым, чтобы имя мое было опозорено в истории…

— Но, ага…

Асадолла не успел закончить фразу, так как с улицы послышался сильный шум. Дядюшка, не сводя глаз с двери, взволнованно произнес:

— Что там?… Кажется, пришли!

Асадолла-мирза уже хотел пойти выяснить, но тут появился Маш-Касем.

— Из-за чего шум, Маш-Касем?

— Да это у Ширали с чистильщиком разговор вышел.

Дядюшка, приосанившийся было, опять откинулся на спинку кресла и снисходительно спросил:

— Так что же случилось? Ушел чистильщик?

— Какое там ушел… Ширали только замахнулся этой ногой бараньей, так он от страха-то словно на крыльях полетел… Все свои причиндалы, щетки-шмотки тут побросал.

Дядюшка, совершенно успокоенный, повернулся к Асадолла-мирзе:

— Ничего страшного. Этот голодранец не столько трудился, сколько на чужих жен и дочерей зарился.

— Бог вас вознаградит, ага, — тут же поддакнул Маш-Касем. — Жаль, что сразу так не сделали. Я с самого первого дня говорил, что этот парень мерзавец.

Дядюшкин лоб покрылся испариной. Он держался рукой за сердце, но продолжал все так же прямо и твердо сидеть в кресле. Несколько минут все молчали, потом дядюшка обратился к Маш-Касему:

— Касем, ты уложил мой гетры?

— Которые вы поверх башмаков одеваете?

— Да, те самые.

— Обе пары положил.

Отец и Асадолла-мирза то и дело поглядывали друг на друга, но, похоже, не находили, что сказать. Молчание становилось тягостным. Маш-Касем потихоньку вышел.

Дядюшка ровным голосом произнес:

— Асадолла, все свои дела я привел в порядок, теперь могу спокойно ехать. Но у меня есть к тебе просьба…

Дядюшке не удалось договорить, так как за окном раздался страшный гвалт, на этот раз со стороны сада. Дядюшка выпрямился в кресле, вслушиваясь в нестройный хор голосов, на фоне которого можно было различить голос Маш-Касема, кричавшего, что он ни за что не даст побеспокоить агу.

Отвернувшись, дядюшка хрипло сказал:

— Вроде пришли… Асадолла, погляди, что там делает этот дурак Касем?… Он, кажется, оказывает сопротивление, хотя я приказывал ему не сопротивляться!

Но Асадолла-мирза не успел выйти. Дверь распахнулась, и разъяренный Дустали-хан с перевязанной головой ворвался в комнату. Он так вопил, что невозможно было разобрать ни слова. Наконец дядюшка строго сказал:

— Успокойся, Дустали! Что с тобой стряслось?

Дустали-хан продолжал орать как резаный.

— Да замолчи ты, Дустали! — прикрикнул на него Асадолла-мирза. — Не видишь, что ли, ага нездоров.

Дустали-хан, который, казалось, только сейчас заметил Асадолла-мирзу, секунду не сводил с него глаз, а потом опять завопил:

— Это ты молчи, негодяй бессовестный! От такого родственничка всей семье тошно!

— Моменто, моменто, Дустали, в чем дело? Должно быть, тот, кто тебе в голову камнем запустил, так постарался, что последние остатки разума вышиб! Что ты кидаешься на меня, как пес бешеный?

— А какой подлец послал третьего дня Фаррохлега-ханум над дядюшкой Мансуром ос-Салтане «Фатиху» читать?… Чем несчастный старик перед тобой провинился, что ты так о смерти его хлопочешь?

— Дустали, не затевай ссоры! — сурово проговорил дядюшка. — Сейчас не время для раздоров. Что произошло?

Дустали-хан немного овладел собой. Он швырнул на стол несколько листков бумаги, которые держал в руках, стукнул кулаком и заявил:

— Или вся семья подпишется под этими показаниями, или я вам больше не родня.

— Что еще за показания, Дустали? И почему у тебя голова забинтована?

— Спросите у этого наглеца и хулигана, которому девчонку отдали. Этот подлец, негодяй, наркоман паршивый камнем мне голову пробил… Гиясабади этот!

Асадолла-мирза расхохотался:

— Молодец, Гиясабади! Мастерский удар был.

— Ну, а при чем тут свидетельские показания? — снова снисходительно поинтересовался дядюшка.

— Вот, пожалуйста. Это удостоверенное доктором Насером оль-Хокама свидетельство, что Гамар ненормальная. А это другое, несколько человек из соседей подписали. Ага, бедная девушка полоумная. А этот шарлатан Гиясабади транжирит ее состояние… Вы только подумайте, он Акбарабад продает… Разрешите, я вам показания зачитаю: «От лица уважаемых граждан, которым известно…» В это время в саду опять зашумели.

— Тихо, Дустали! — воскликнул дядюшка и почти любовно пробормотал себе под нос:

— На этот раз уж точно они.

Он пытался встать, на лбу его выступили крупные капли пота, но ноги не слушались.