Дядюшка Август - [2]

Даже не взглянув на брошенные американцем кроны, дядюшка Август шагнул прямо к председателю муниципалитета.

- Херр Ларгфельд, я пришел сказать, что не поведу это судно.

- Что? Ему мало? - вскипел суперкарго. - Хорошо! Вот вам! - и он кинул на стол еще сто крон.

А в море волны с ревом наступали на транспорт; черпая воду бортами, он пытался уцепиться якорями за грунт, но не мог; а в темных вонючих трюмах жирные, обезумевшие от качки корабельные крысы прыгали по ящикам с оружием, чуя надвигающуюся беду. Американец взглянул в холодные светлые глаза лоцмана и вытянул еще сто крон. Триста крон, баснословные для моряка деньги, лежали перед ним.

- Я не поведу ваш транспорт, - спокойно ответил дядюшка Август и направился к выходу.

- Да вы что, смеетесь? - крикнул ему вслед Ларгфельд. - Херр Фирботен, одумайтесь! Ведь это триста крон, почти пятьдесят долларов.

Уже стоя у двери, лоцман сказал:

- Пусть этот транспорт с оружием ведут те, кто просил привезти в эту страну оружие. - Сказал и вышел.

Ветер усиливался. Он кружил в воздухе жухлые осенние листья, сек тьму колючими брызгами. На причале, несмотря на поздний час, собралось почти все население городка. Дядюшка Август шел среди людей, ловя на себе тревожные взгляды женщин, строгие взгляды мужчин, и чувствовал, что они хотят знать правду. Тогда он остановился и сказал:

- Идите по домам. Спокойной вам ночи.

* * *

И когда успокоенный город спал, ветхий дом дядюшки Августа содрогнулся от ударов прикладами. Напуганная Магда засуетилась по комнате, на ощупь отыскивая в темноте спички.

- Дедушка, ах, это полиция. Они за тобой.

- Не бойся. Заморским гостям, видно, приходится плохо на рейде, если прислали за мной этих молодчиков.

Гурьбой ввалились полицейские.

- Эй, старик, одевайся! Шторм усиливается, и мы не посмотрим на твои капризы. Что? Не пойдешь? Так мы тебя понесем. А ну, шевелись!..

Лоцман натянул боты, расправил по плечам поля зюйдвестки, и молодчики почти вытолкнули его из дому. На берегу их ждал катер. Моторы взревели, полицейские попрыгали под капот, и катер, разламывая волну, направился в открытое море, где дрейфовал сорванный с якорей американский транспорт.

Жизнь была очень большой, и можно было успеть все передумать, но почему-то вот только сейчас дядюшка Август почувствовал в себе неодолимое желание поразмыслить надо всем, что мучило его последнее время, и не только его, а многих простых людей.

В одном из молодчиков он узнал фашиста, квислинговца. Почему, когда война закончилась, его не расстреляли как изменника, а, наоборот, снова вручили ему карабин, и он теперь сам может убить меня? Почему так? Где справедливость, хотя бы ради тех, кто, как и мой сын, погибли в прошлую войну?!

А вот американец? Что ему надо в моей стране? Что он принес в нее хорошего? Оружие? Но ведь гитлеровцы тоже несли оружие. Так чем же, спрашивается, отличается от фашистов этот американец, что бросает норвежские кроны, как окупационные марки?

Нет, Норвегия не хочет войны! Народ не позволит стортингу распоряжаться его судьбой. Гитлеровцы однажды пришли, разбудив залпами тихое весеннее утро, и ушли; трумэновцы, прячась в ночном ненастье, пришли с оружием и уйдут. Они, как сыпучий морской песок - вода нанесет его и смоет. И только народ останется вечен, как вечны вот эти скалы, море и небо.

Дядюшка Август редко ходил на собрания, но сейчас ему вспомнился последний митинг в защиту мира, когда выступал Ратке. Он говорил: "Капиталисты, подсчитав свои барыши, накопленные в войну на крови честных людей, снова мечтают о барышах, снова готовят войну." Да, видно, прав был Ратке, у него умная голова.

Кровь честных людей. Дядюшка Август сразу вспомнил памятник в честь погибших за освобождение Норвегии - советских воинов, вспомнил простую высеченную в скале надпись: "Норвегия благодарит вас", - и тут же с радостью решил, что тоже останется вечным.

Катер резко положил на борт. Дверь капота распахнулась. Под винтами кипела голубоватая пена. Тихо пылали звезды. Лоцман вгляделся в ночь и узнал это место. Здесь таился самый большой и острый риф, названный кем-то Чертовым зубом. В войну на Чертовом зубе распорол себе днище немецкий миноносец. Волны потом разбили его о камни, раскидав по дну орудия, обстрелявшие город, и машины, приведшие его сюда. И только во время отлива иногда еще виднеются над водой шпангоуты фашистского корабля, точно позвонки какого-то гигантского доисторического животного, сеявшего когда-то ужас и разорение.

Рука лоцмана стянула с головы зюйдвестку, обнажив седые волосы: на этом рифе вместе с миноносцем погиб его сын.

* * *

Суперкарго, плевавшийся от качки зеленью желчи, встретил его злобным хрипом:

- Теперь-то вы уж наверняка поведете транспорт. И даром, - он кивнул на полицейские карабины.

В душной рубке за стаканом виски сидел бледный сухопарый капитан.

- Подпишите акт, - буркнул он. - По международному праву я не отвечаю за судно, пока на нем находится лоцман. Капитан достал из ящика стола револьвер и сунул его в карман. - Подписали? Тогда пойдемте. И, пожалуйста, безо всяких там ваших коммунистических штучек. Надоело! Во Франции, в Дании, в Англии - везде одна и та же история.