Двуликий Янус - [99]

— Значит, вы… Как же вы тогда меня… Гитаева?

— Понимаю, — сдержанно кивнул Попов. — Кое-что разъясню. Это будет полезно. Итак: вы хотели спросить, почему я, сам разведчик, отправил в советскую прокуратуру двух своих коллег, вас и Гитаева? Так?

— Да, я этого не понимаю.

— Извольте. Повторяю, разведчик должен разбираться в подобных ситуациях. Вы с Гитаевым работали плохо, нечисто. Мой помощник по продовольственному пункту, русский офицер Константинов, вас заподозрил и своими подозрениями поделился со мной. Что должен был делать советский капитан Попов? Бить тревогу. Так я и поступил.

— Но почему же вы нам ничего не сказали, не предупредили? Гитаев же мог спастись. Да и я… — робко спросил Малявкин.

— Но это же яснее ясного, — снисходительно усмехнулся Попов. — Коль скоро на вас пало подозрение, вы с Гитаевым были обречены. С минуты на минуту вас могли схватить. Но окажись Гитаев в руках советской контрразведки, он мог заговорить, а Гитаев знал много, знал, в частности, меня, имел ко мне явку. Мог ли я допустить, чтоб он попал в контрразведку?

— Н-нет. Н-но вы же сами…

— Сам? Что — сам? — жестко перебил Попов. — Я сам передал вас в руки прокуратуры. Ну и что? Там, в прокуратуре, я не раз бывал по делам службы и тамошние порядки знаю. Они меня устраивали. Мне ничего не стоило подать Гитаеву мысль о побеге, помочь вам обоим в этой затее, а там — ликвидировать Гитаева. Гитаева, не вас, ибо вы меня не знали и в силу этого никакой опасности для меня не представляли. Если бы представили, то… Понятно?

Малявкин молча кивнул и невольно провел языком по пересохшим губам.

— Понял. Но…

— Все. Довольно. С вопросами покончено. Повторяю: случай с Гитаевым я изложил единственно в назидательных целях. Если вы окажетесь в положении Гитаева, вас ждет та же участь.

Попов сказал это с таким бесстрастным спокойствием, с такой холодной жестокостью, что у Малявкина мороз пошел по коже. Он невольно поежился.

— Вижу, поняли, — мрачно усмехнулся Попов. — Теперь — к делу. Работать мы будем вдвоем: я и вы. Ясно?

— А Геворкян? — заикнулся Борис. — Я думал…

— Что вы думаете, меня не интересует, — с раздражением перебил Попов. — Думать? Думать вообще не ваше, а мое дело. Запомните: когда меня будет интересовать ваше мнение, я вас спрошу. Сам спрошу. Во всех остальных случаях ваше дело слушать и исполнять. Исполнять. Без рассуждений. Малейшее ослушание, и…

— Послушайте, то… гм… капитан, — разволновался Малявкин, — почему вы так со мной разговариваете, все время грозите? Разве я в чем виноват, что-нибудь делал не так, как надо?

— Грожу? Это не совсем так. Предупреждаю. Пока за вами никакой вины нет, иначе мы бы не встретились. Просто для первого знакомства пытаюсь разъяснить вашу роль и характер наших взаимоотношений. Итак: возражений, пререканий я не потерплю. Что же касается Геворкяна, и о нем скажу. Чуть позже, Прежде ваши задачи. Мне нужен радист, хороший радист. Вы подходите. Но не только радист: мы вас проверяли. Проверяли основательно. Вам можно поручить дела и посерьезнее. Перед нами стоит большая задача: профессор Варламов.

Малявкин хотел было спросить, что намерены делать немцы с Варламовым, но вовремя спохватился и прикусил язык. Промолчал. Уроки шефа шли впрок. Тот это заметил, удовлетворенно улыбнулся и продолжал:

— Варламов нужен нам живой, с его открытием. На худой конец — открытие. Пусть даже… без Варламова.

— Без Варламова? — растерялся Борис. — А как? Я не понимаю!..

— Вот так! — провел рукой по горлу Попов. — Ясно?

Малявкин молча кивнул.

— Но это, — продолжал шеф, — только на худой конец. На самый худой. Главная задача — заполучить Варламова живым. Вот за этим-то вы мне и понадобились.

— Но я… Но мне… — нерешительно заговорил Малявкин. — Что же я-то могу?

— Вы? О, вы можете многое. Варламов вас знает, вам доверяет, вот вы и послужите крючком. Чего не сделал Гитаев, сделаю я.

— Можно? — робко подал голос Малявкин.

— Ну? — спросил Попов.

— Какой же я «крючок»? Ведь я был там с Гитаевым. Профессор знает…

— Что знает, что? — рассердился Попов. — Ничего этот старый пень толком не знает, ни в чем не разбирается. Ну, да к этому мы еще вернемся. Спешить с Варламовым не будем. Придется выждать… Сейчас другое. Геворкян. Он — предатель. Я его выследил. Геворкян бегал в гостиницу «Москва». Зачем? Не исключено, что на явку к чекистам. Если даже и нет, факт предательства налицо. Без моего ведома он не должен был, не имел права никуда ходить, а пошел, пошел тайком. И не смог представить удовлетворительного объяснения: зачем ходил? К кому? Врал. Изворачивался. И хотя Геворкян ни имени, под которым я работаю, ничего другого обо мне не знает, он все же знает достаточно. Знает и вас. Его придется ликвидировать.

Малявкин сидел нахохлившись, пытаясь унять дрожь в руках, сжимая зубы, которые, того и гляди, начнут выбивать дробь. Ему было страшно. Геворкян не был ему симпатичен. Скорее, наоборот. Но этот человек, капитан Попов, или «шеф», с таким ледяным спокойствием говоривший об убийстве, внушал ужас.

Между тем Попов умолк. Он не спеша достал из кармана коробку папирос, вынул одну, размял ее, зажег спичку, закурил и, выпуская густой клуб дыма, спокойно, как бы между прочим, сказал: