Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [8]
Нащупывались пути проникновения на Балканы, к тамошним христианам направлялись эмиссары. В головах у дьяков, сочинявших «наказные статьи», еще царил туман. Так, капитану Г. Островскому (октябрь 1697 года) велено было ехать «в земли и места, ближе и податнее до Славенской или до Словацкой и до Шклявонской земли». Островский до таинственной Шклявонии добираться не стал, а осел в Венеции и там собирал сведения о Балканах.
Гораздо больший интерес представляют путевые дневники стольника П. А. Толстого, в будущем графа, видного государственного деятеля и дипломата. Он осел в Дубровнике (Рагузе). Его послания можно рассматривать и как впечатления путешественника, и как размышления разведчика о стратегическом значении Дубровника[17].
Великое посольство 1697–1698 годов – выдающееся событие в летописи сношений отечества с Западом, по словам британского историка Г. Маколея, – эпоха в истории всего человечества[18]. Но нельзя забывать, что непосредственной целью посольства являлось упрочение антитурецкого союза, «подтверждение дружбы и любви, ослабление врагов Креста Господня, султана турецкого, хана Крымского и всех бусурманских орд»[19]. Послы информировали союзников об операциях российских войск в низовьях Днепра, взятии Таванской и еще трех небольших крепостей. Весть о великой победе при Зенте Петр встретил неоднозначно. Он отправил Леопольду полагавшееся поздравление, но заподозрил, что австрийцы воспользуются триумфом для заключения мира на благоприятных для себя условиях, при том что Россия оставалась еще очень далека от желательных результатов, а султан «мыслит иметь миру», дабы «себе отдохновенье учинить и связь христианских государей прервать»[20].
Увы, он был прав. Россия была соединена долгие годы со Священной лигой одним договором с Польшей, игравшей в союзе вторую скрипку. В 1697 году спохватились, и в феврале поспешно заключили союзный договор с Австрией и Венецией. Но он не содержал ключевого для Москвы пункта – обязательства заключать мир лишь с ее согласия; предусматривались только консультации с нею по ходу переговоров. В акте говорилось витиевато, но в то же время определенно: о турецких предложениях мира иным союзникам (России) полагалось «ведомо чинити, и купно всем тем разговором объяти и вместити и им обо всем, что ни есть делалось бы, от времени до времени ведомость чинити…»[21]. Обязательства согласовывать с Москвой условия мира союзники на себя не брали. После битвы при Зенте охотников продолжать войну с турками, помимо Москвы, не обнаруживалось, просьбы с российской стороны «позадержаться» с миром, чтобы «могли все довольство воспринять», не встречали отклика. Открылась неприятная истина – Россию использовали, но с ее интересами не считались. Царь тщетно выразил надежду на то, что его просьбы «презренными» не останутся. В другой раз он заметил: «основание мира положено по воле цесарского величества», а следовало уточнить условия с общего совета всех союзников. Канцлер королевства Богемского, чешский аристократ граф Ф. Кинский разъяснил Петру, что цесарь влез «в великие долги», а «поляки и венеты ненадежны»[22]. Впрочем, посольство в объяснениях и оправданиях не нуждалось: Европа готовилась к очередному переделу сфер влияния, вошедшему в историю под именем войны за испанское наследство (1701–1714 годы). Французский король Людовик XIV, используя родственные связи своей давно умершей жены, собирался посадить на освободившийся престол Испании своего внука. Австрия, Англия, Нидерланды готовились выступить против, и не существовало силы, способной склеить заново Священную лигу.
С просьбой о личном свидании с кайзером Леопольдом Петру пришлось обращаться трижды, прежде чем он получил согласие. Австрийцы оговорили условия: четверть часа на беседу, но никаких дел, ими занимаются министры, лишь обмен любезностями. В зал монархи зашли с разных сторон, двинулись навстречу друг другу, остановились у окна и проявили живейший интерес к взаимному здоровью. Император не произвел на Петра впечатления: невысокий, хилый, дряхлый, с неприятно отвисшей нижней губой и преисполненный сознания собственного величия.
На конгрессе в Карловице (Сремски-Карловцы, 1698–1699 годы) российские союзники добились для себя серьезных итогов. Цесарь присоединил к своим владениям Центральную Венгрию и Трансильванию, Речь Посполитая – Подолию с крепостью Каменец, Венеция – Морею (южную часть Балканского полуострова), причем каждая страна заключила с Высокой Портой отдельный договор. Россия осталась если не в стороне, то на обочине конгресса. Партнеры охотно предоставили бы ей возможность продолжать войну с Турцией в одиночку. Понадобилось большое упорство со стороны думного дьяка П. Б. Возницына, чтобы добиться перемирия на два года на основе принципа ути посидетис (чем владеешь). А мечталось о многом. В качестве желательных условий «пристойного и во всех наших ползах и прибытках мира» значились: присоединение Керчи, прекращение татарских набегов, свобода торговли сухим путем и морем «до Константинополя и далее до Синопа и далее до Трапезона». Не были забыты и христианские народы: «Греком, Сербом, Болгаром, Словаком и иным всем, тоежъ веру употребляющим, да будет всякая свобода и волности без всякого отягчения и лишних податей…»
