Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [58]

Екатерина с «особливым удовольствием» усмотрела в прелиминариях соблюдение «всех тех условий, которые мы непременными в основание мира полагали». Весьма одобрительно отнесся к подписанному документу Совет при высочайшем дворе. Высокая награда – Георгиевский крест первой степени, пожалованный Репнину, свидетельствовала о монаршей благосклонности. Иного мнения насчет его деяний придерживался Г. А. Потемкин. В армию он прибыл 1 августа в самом дурном настроении: царица вроде бы одобрила выработанный им план операций, но внесла такие поправки, что он из оборонительного превратился в наступательный. Устранить нового фаворита, юного красавца и пронырливого интригана П. А. Зубова, светлейшему не удалось. В Яссах его ждала еще одна неприятность – подписанный накануне его приезда мир. Фельдмаршалу представлялось, что у него похитили лавры победителя. В дополнение к подписанным условиям он потребовал контрибуции в 20 миллионов пиастров. Два месяца шли совещания с турками, и они собрались домой. Казалось, что пора садиться за составление плана кампании на 1792 год. Но от Потемкина уже мало что зависело, болезни его преследовали, и 5 октября он скончался[254].

Личность Потемкина величественна и трагична. Крупнейший государственный деятель, великий администратор, видный реформатор армии. Именно он освободил войско от остатков пруссачества и утвердил в нем удобную и соответствующую климату форму, солдат наконец-то освободили от ненавистных париков: «Завиваться, пудриться, чесать косы, солдатское ли это дело?» В то жестокое время Григорий Александрович был одним из немногих гуманистов в армии, осуждал побои, заботился о довольствии нижних чинов[255].

Потемкин, несомненно, обладал стратегическим мышлением. Еще в конце XIX столетия военный историк Д. Масловский отмечал, что он впервые в отечестве выступил главнокомандующим нескольких армий, действовавших на разных операционных театрах. Светлейший князь усвоил румянцевский завет: турок надо выманивать из крепостей в чистое поле. В письме к императрице от 12 ноября 1787 года Потемкин размышлял: «Не разбив неприятеля в поле, как приступить к городам? Полевое дело с турками можно считать игрушкою; но в городах и местах тесных дела с ними кровопролитны. Они же, потеряв баталию, и так города оставляют»[256].

Дипломатическая схватка со зловещим союзом держав – не фон, а составная часть лихолетья 1787–1791 годов. Россия оказалась на волосок от противоборства с коалицией Великобритании, Швеции, Пруссии, Польши и Турции. Потемкин стоял за достижение компромисса с возможными противниками с неизбежными потерями, царица не желала отступать ни на шаг, ее упорство доходило до упрямства, и ее линия возобладала. Недруги смирились.

После кончины Потемкина за дело умиротворения взялся A. A. Безбородко. Камень преткновения в виде солидной контрибуции он удалил, и турецкие уполномоченные, «едва опомнившись от изумления, отвечали вне себя от радости». Безбородко заверил их: «Россию нельзя заподозрить… в каких-либо честолюбивых замыслах относительно Оттоманской империи»[257].

29 декабря 1791 года (9 января 1792 года) в Яссах был подписан договор. Он подтвердил все условия Кючук-Кайнарджийского трактата и последующих договоренностей с Турцией. Высокая Порта признала вхождение Крыма в состав России и ее протекторат над Восточной Грузией. К России отошло междуречье Буга и Днестра. На Кавказе границею оставалось течение Кубани. Предусматривалось, что османские власти не допустят набегов жителей левобережья на российскую территорию; если это все же произойдет, сопровождаемое грабежами и угоном людей, Порта обещала возмещать причиненный ущерб. Дунайские княжества остались в составе Османской империи, обещавшей соблюдать их права и привилегии[258].

По распространенному и устойчивому мнению, «мир не был адекватен затраченным на войну человеческим и материальным усилиям». Россия вышла из нее «с очень незначительными по сравнению с понесенными ею жертвами территориальными приращениями». Поэтому Ясский мир «ни в коей мере нельзя признать блестящим»[259]. Что же, действительно, – за каждый шаг в отстаивании своих геополитических интересов России приходилось расплачиваться большой ценой. Все вышенаписанное говорит, что растущее могущество державы встречало на своем пути стену сопротивления. На сей раз конфликт не перерос в побоище европейского масштаба в немалой степени благодаря реализму и сдержанности в осуществлении внешнеполитического курса. Но влияние на его формирование оказывали не только мирские заботы и земные тревоги. Зрела освященная православием мысль: братьев по вере не покорять должно, а освобождать и возрождать, что отразилось в документах эпохи. Среди бумаг, подготовленных адмиралу С. К. Грейгу для несостоявшейся экспедиции на Архипелаг, значился и царский манифест к жителям: «Отнюдь нет нашего желания присвоить сие под обладание наше, а все желания наши к тому устремлены, дабы доставить им свободу полную в исполнении веры их и отправлении публичном обрядов оной и восстановить гражданскую их вольность и безопасность». В занятых областях предполагалось не приводить жителей к присяге, а брать с них клятву, что они «за веру и вольность свою подвизаются»