Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - [181]
Совсем по иному варианту развивались события во время Критского восстания 1866–1869 годов. Великобритания выступила в поддержку владельческих прав Высокой Порты и обрекла на неудачу планы преобразований, предлагавшиеся Россией и Францией. После трех лет кровопролитной борьбы критяне получили лишь право на участие в управлении островом и определении своей судьбы[791].
Берлинский конгресс не стал заниматься греческими претензиями, но их решение не заставило себя долго ждать. В 1881 году державы, преодолев сопротивление Османской империи, договорились о передаче Греции Фессалии и округа Арта в Эпире. Возможно, получив право на сооружение военно-морской базы на острове Кипр, населенном в основном греками кабинет ее величества счел нужным предоставить компенсацию Афинам.
Ранее уже говорилось, что Александр II с досадой и горечью жаловался на пагубную привычку Европы при всяком удобном случае «опрокидываться» на Россию. В 1878 году этого не удалось учинить вооруженным путем, но страна после великой победы очутилась без всякой опоры в регионе. Пришла пора печалиться следующему Александру: у России, по его словам, остались лишь два союзника, ее армия и ее флот.
Но тут император сгущал краски, не в такой уж пропасти одиночества оказалась страна. Он не вспомнил об истине, некогда изреченной его прабабкой Екатериной и имевшей признаки вечной: Европа больше нуждается в России, чем Россия в Европе. А вспомнить ее было очень даже к месту и ко времени. Парижский кабинет после Крымской войны встал на страже мирного договора, включавшего статью о запрете России содержать флот на Черном море, что, понятно, мешало его сотрудничеству с самодержавием. Итог для Франции выглядел плачевно: разгром в войне с Пруссией в 1870 году и потеря двух провинций, Эльзаса и Лотарингии. Никто на помощь ей не пришел. Лишь тесное военное сотрудничество с Россией могло избавить Францию от подобного бедствия. Теперь она стояла перед выбором: или союз с Россией, или сумрачное существование в ожидании новой национальной катастрофы. Альянс с Петербургом представлялся якорем спасения. В 1888 году появился такой весомый фактор сближения, как предоставление России займа в 500 миллионов франков, которые затратили на покупку винтовок.
Тяготение было взаимным. На германской стороне нависали все более мрачные тучи. После смерти старого кайзера и отставки Бисмарка в 1890 году иностранными делами под высшим руководством шалого (по характеристике царя) Вильгельма II стал заниматься кавалерийский генерал Л. Каприви, быстро растративший наследство железного канцлера. Вместо курса на изоляцию Франции и поддержание сносных отношений с Россией – признание неизбежности войны на два фронта. Александр III выступил инициатором сближения с Третьей республикой, и понятно, с какой целью. Его высказывания становились все решительнее и резче: «Нам действительно надо сговориться с французами и, в случае войны между Францией и Германией, тотчас броситься на немцев, чтобы не дать им времени разбить сначала Францию, а потом броситься на нас». Ошарашенный Н. К. Гире, глава министерства, миролюбивый сторонник ориентации на Союз трех императоров, причитал: «Его императорское величество молол такой вздор и проявлял дикие инстинкты»[792]. Традиционную пацифистскую позицию занимал хранитель небогатой российской казны Вышнеградский. Советник министерства иностранных дел В. Н. Ламздорф записывал в дневнике: «Наше финансовое положение ужасно». В 1891 году наступила засуха, на страну обрушился голод. Записи в дневнике стали горше: «Нам нужны мир и спокойствие ввиду бедствий голода, неудовлетворительного состояния наших финансов, незаконченности наших вооружений, отчаянного состояния наших путей сообщения, возобновления брожений в лагере нигилистов»[793].
Но царской воле никто перечить не смел. Сближение с Францией шло полным ходом.
Летом 1891 года французская эскадра посетила Кронштадт. Встретили ее и торжественно, и тепло. Александр III, стоя на палубе броненосца с обнаженной головой, внимал «Марсельезе», запрещенной к исполнению в России как революционной песни. Офицеров и матросов эскадры адмирала Жервье чествовали в Петербурге, обеды и приемы следовали один за другим. Группа моряков посетила первопрестольную. Во французской печати замелькало выражение «кронштадтский год», все понимали: посещение – не просто визит вежливости, а предвестник появления военно-политического союза, способного вызвать перекройку всего баланса сил в Европе. Англичанам пришлось делать хорошую мину при плохой игре. Они пригласили эскадру Жервье посетить по пути домой Портсмут, где моряков ожидала гостеприимная встреча.
Но на деле они готовились к худшему. В марте 1892 года морские лорды подготовили записку на имя премьер-министра маркиза Р. Солсбери, а он на ее основе сочинил секретный меморандум для кабинета. Врываться в Черноморские проливы отныне опасно, констатировал маркиз, можно очутиться между российским флотом, наконец-то возрожденным на Черном море, на севере, и подтянутой к Дарданеллам французской эскадрой на юге, и из этого мешка не выбраться. 40 лет защита Константинополя составляла основу британской политики. Продолжать ее невозможно и недопустимо. Оборона Стамбула от русских «не стоит тех жертв, которых она повлекла за собой»
Увлекательное расследование уголовных дел, связанных с преступлениями и ведьмовством на Русском Севере XVI–XVII века.
Сборник очерков латвийского политика и журналиста Николая Кабанова раскрывает ранее неизвестные страницы истории Латвийской ССР. Текст написан доступным для широкой публики языком, однако имеет под собой прочную документальную основу: автор более года работал над изучением ранее секретных материалов партархива КПЛ, хранящегося ныне в Государственном архиве Латвии (фонд 101). В архивных документах найдены неожиданные ракурсы как в применении властных практик 1970-х — 1980-х годов, так и в отношениях этносоциальных групп на территории Латвийской ССР.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
Книга молдавского политолога Андрея Сафонова освящает одно из исторических событий — возвращение Бессарабии Советскому Союзу 28 июня 1940 года после 22-летней румынской оккупации. Оно, помимо всего прочего, интересно тем, что СССР смог добиться этой огромной внешнеполитической победы поистине мастерски — без войны.
Фашистская Германия разожгла пожар второй мировой войны для того, чтобы захватить чужие земли и поработить народы. В книге «Моя борьба», самой мрачной книге всех времён, Гитлер писал: «Германия либо будет великой державой, либо этой страны не будет вовсе. Для того же, чтобы стать мировой державой, Германия непременно должна приобрести те размеры, которые одни только могут обеспечить ей должную роль при современных условиях».
Тевтонский орден, один из трех крупных духовно-рыцарских орденов (наряду с орденами госпитальеров и тамплиеров, во многом послужившими для него образцами), возник в Святой Земле во время 3-го крестового похода (конец ХII века). С тех пор минуло более 800 лет, а орден существует и в наше время. Орден-долгожитель, он несет в себе дыхание далекого прошлого, заставляя наших современников взирать на него с любопытством и восхищением. История Тевтонского ордена представляет собой масштабное полотно, на котором запечатлены значимые события и личности; она естественно вписывается в историю стран Европы.