Двойняшки - [26]

Как художник, Энн всегда высоко ценила грациозность и красоту движения, а сегодня танец, который она видела не в первый раз, был еще более захватывающим, потому что цыганка умело пользовалась кастаньетами. Их стук придавал танцу какой-то колдовской ритм, и движения черноволосой гибкой красавицы были зажигательнее, чем обычно.

Энн потягивала сангрию и смотрела на танцовщицу, не слыша, о чем говорили ее друзья.

— Энн, станцуй для нас с Пиратой, как в прошлом году. Помнишь? На столе, — громко предложил один из ее итальянских друзей, вдруг прервав ее размышления.

— Да, Энн, давай-ка, — потребовал другой. — В этом узком наряде от Гуччи ты роскошно выглядишь.

Покажи свое искусство.

Энн отрицательно покачала головой.

— Может быть, в другой раз, Филиппа. Я сегодня что-то не в настроении, — улыбнувшись, ответила она и откинула со лба светлые пряди. Сегодня она действительно чувствовала себя одиноко среди друзей и никак не могла понять причины такого настроения.

Этим летом ей чего-то недоставало, но она не могла понять, чего именно.

«Может быть, я просто устала, — подумала она, вспоминая события трех прошедших дней. — Обеды в пляжном клубе Монте-Карло, катание на лодках, водные лыжи, коктейли в баре „Отель де Пари“, игры в казино, поездка в Сен-Тропез, затянувшаяся до четырех часов утра в „Эскинаде“, потом танцы до рассвета в Маоне. А может быть, мне просто надоели такие дикие развлечения, поэтому я и чувствую себя одиноко среди друзей? Это впервые в жизни».

Сосед по столу предложил ей сигарету. Она машинально взяла ее, но не прикурила. На лицах некоторых ее спутников лежала явственная печать — они только что приняли кокаин. Неужели кто-то вчера прихватил его с собой из Милана? Ее охватило легкое раздражение: кажется, кое-кому снова гулять до рассвета, а всеобщее веселье закончится на какой-нибудь вилле с бассейном. Не в правилах Энн было осуждать поступки других. Она предпочитала сама решать, как ей жить и что делать, поэтому и другим предоставляла возможность выбирать образ жизни, никого не критикуя. Но сегодня вечером она чувствовала себя неуютно, так, наверное, чувствовала бы себя няня, у которой на руках оказался выводок шаловливых и непоседливых детей.

Внезапно она пожалела, что отказалась встретиться с Декстером, который сообщил ей, что хотел посетить церемонию закрытия музыкального фестиваля в Зальцбурге, и приглашал ее поехать туда.

Она представила себе улицы Зальцбурга, мокрые от дождя, где на каждом углу висят огромные афиши с фотографией Герберта фон Карояна, где фланируют с видом неприступных божеств люди искусства, вообразила себе зал Берлинской филармонии, наполненный волшебными звуками «Реквиема» Брамса в яркой и восхитительной интерпретации мастера, и почти проклинала себя за то, что отказалась от этой поездки.

После фламенко гитару Пираты взял Рубироза. Он начал играть «Ла вие ен росе». Дейвид Наивен вскочил с места, предложив стулья только что вошедшим сестрам Кеннеди. За соседним столом вместе с кучей молодых людей от кинобизнеса и несколькими репортерами из «Пари матч» сидела Брижит Бардо.

Интересно, поедут ли они на ее виллу в Сен-Тропезе или проведут всю ночь в Монте-Карло?

Бразильский юноша красавец в белой рубашке с расстегнутым воротом, под которым виднелось множество золотых цепочек, предложил переместиться в ночной клуб «Пирата» через дорогу от ресторана. Он танцевал ча-ча-ча и румбу как бог. Схватив Энн за руку, он увлек ее вверх по ступенькам в дискотеку.

Там звучала мелодия «В полуночный час» Вилсона Пикетта, и Энн сразу же закружилась в танце, партнеры у нее менялись, музыка тоже, и на какое-то время это избавило ее от плохого настроения.

Когда же наконец она села на банкетку и заказала мятный ликер со льдом, она поняла, что и танцы не помогли решить ее проблемы. Да, этим летом ей совершенно очевидно чего-то не хватало. Ривьера потеряла для нее свою магию. Теплый воздух был таким же благоуханным, так же громко стрекотали цикады, а великолепные мужчины все так же разгуливали в сопровождении эскортов потрясающих красавиц — самых обворожительных женщин Европы. Но на этот раз в отличие от прошлых лет на Энн не действовала романтика всего этого великолепия.

«Кажется, я начинаю стареть, — удрученно подумала Энн. — Мой энтузиазм тает. Я слишком долго бродяжничала. Что же будет со мной?»

Она много и напряженно работала в последние годы, готовя к выходу очередную книгу и три самые свои большие выставки. Она получала удовольствие от работы, при этом никогда не отказывая себе в развлечениях. Но почему же ей не было весело во время этой поездки? Она обычно меняла темп и график своей жизни с легкостью хамелеона, меняющего свой цвет. И Энн знала, что в этом заключалась одна из причин того, что она так любила путешествовать; в каждой новой культуре, в каждом новом городе звучали мотивы, под которые надо было подстроить свою душу. Так куда же пропала эта ее тяга к разнообразию жизни?

Ее мысли снова и снова возвращались к Зальцбургу. До этого мгновения Энн не позволяла себе признаться в причинах, но вдруг в ее мозгу вспыхнула словно молния и закружилась строка из романтического стихотворения Ламартина: «Когда тебе кого-то не хватает, весь мир становится пустым». Она постаралась выбросить из головы образ этого высокого стройного человека, излучавшего уверенность и жизненную силу дикого животного. Черты его лица были безупречны, будто их высек прекрасный скульптур, черные волосы зачесаны назад, а широкие плечи предлагали защиту и пристанище. Его большие красивые глаза смотрели на нее с загадочной настойчивостью, а в уголках его решительного рта играла лучезарная улыбка.