Двойной язык - [18]

– Великий шаг вперед!

После этого мы иногда вели гекзаметром долгие разговоры, и я начала не только говорить, но и думать этим метром. Не помню, упомянула ли я где-нибудь, что прежде пифия давала ответы в гекзаметрах. Ионид полагал, что были бы вопросы достаточно великими, а речь потечет сама собой. Мне очень хотелось ему угодить – как любой другой девушке. Я задумала избавиться от Хлои. Она была слишком уж хорошенькой. Когда я сказала об этом Иониду, он согласился. И мы ее продали, к величайшему ее облегчению. А я сама испытывала такое облегчение, что подарила ей меньшее из двух египетских ожерелий, которые прежде принадлежали матери моей матери. Сама я ведь не могла их носить. Но этим я возмутила Ионида.

– Во имя бога, с какой стати?

– Всякий раз, когда я смотрела на ее шею, сначала я представляла ожерелье на ней, а потом, как я ее душу.

– Ты имеешь ли хоть какое-то понятие о том, сколько стоит это ожерелье? Она могла бы купить за него свою свободу! А старый дурень, который купил ее, мог бы на нем разбогатеть, достань у него ума.

– Ее тут больше нет, и я хочу забыть о ней.

Ионид показал мне еще одно место. Не знаю, как его назвать. Думаю, голубятня будет ближе всего. Здание маленькое, потому что позади него пещера, так что нельзя знать, то ли ты под открытым небом – там, над крышей, то ли под землей в пещере. Пещеру очень сильно изменили. Он самыми выразительными словами внушал мне, что я не должна говорить о том, что видела. Никогда. Собственно говоря, думаю, он показал мне голубятню не потому, что мне было полезно узнать о ней, но потому, что хотел произвести на меня впечатление своим умом и важностью. О да, я уже немножко заглянула за Ионида, и поэтому он нравился мне только больше. Любая женщина чувствует себя увереннее с мужчиной – своим мужчиной, а если Ионид был чьим-либо мужчиной, то моим, – когда может заглянуть за него и в его мысли дальше, чем он полагает. В голубятне работало много мужчин – разумеется, рабов. Это было здание с большим числом приставных лестниц. Мы поднимались по ним всем, а поставлены они были так, что женщины, да и мужчины тоже, могли ими пользоваться, не выглядя непристойно снизу. Наверху было много клеток для голубей, и едва мы добрались до них в первый раз, как внутрь, зазвенев колокольчиком, впорхнула птица и опустилась на дно клетки. Ионидес сунул туда руку и снял с ее лапки крохотный свиток.

– Смирна. Через Эгейское море и Аттику. А, Аристон! Возьми его.

– Эта птица принесла весть из самой Азии?

– Да. Видишь ли, есть места, возможно, ты о них слышала. Они все еще хотят поддерживать связь с Дельфами. И настанет день…

– А о чем вести?

– Это тайна, юная госпожа. Но ты слышала про других оракулов, кроме нас? Додона, например?

– Конечно.

– Тегира, Делос, Патаре? Бранхиде, Кларос и Гриней? Сива в Африке?

– Весь путь сюда из Африки птица пролететь не может!

– Разумеется, нет. Всем вещам есть мера, как твой… наш бог сказал… говорит. Для этого понадобился бы феникс.

– Какие вести? От бога? Для чего?

– Может быть, цены на зерно. Что поделывают племена. Кто взял, кто отдал, кто вознесся, кто упал.

– Но бог же не нуждается в том, чтобы ему сообщали о происходящем?

– Скажем: напоминали. Интересная теологическая дилемма. Что нужно знать богу? В конце-то концов ему нужно знать, в чем заключается вопрос. Следовательно, ему нужно знать что-то. Следовательно, нет причины, из-за которой ему не нужно было бы знать, что происходит в Азии, или в Африке, или Ахайе… – Он помолчал. – Или в Риме.

– Понимаю.

Я полагала, что правда поняла.

– Не думаю, дитя. Тем не менее до пятидесяти лет избыток знаний тебе не угрожает.

– Но я же буду старухой!

– Пифия обычно бывала старухой. Но не такой, как наша первая госпожа. Ей около ста. Десять десятилетий. Судя по состоянию второй госпожи, думаю, процесс придется ускорить.

– Насколько?

– Ты согласна на сорок?

– Тридцать.

– Значит, тридцать. Ты и я согласимся между собой, что ожидающая третья госпожа станет второй госпожой, когда достигнет почтенного тридцатилетнего возраста. Первая, вторая, третья госпожа… знаешь, моя дорогая, когда я говорю про трех госпожей, у меня всегда такое чувство, будто я говорю об особо женолюбивом монархе или мне следовало сказать – гаремолюбивом? Сейчас, весь этот день, я, как ты, наверное, заметила, не в слишком благочестивом настроении. Правду сказать, бог обошелся с первой госпожой не слишком мягко, если не сказать – по-звериному. Он ее изнасиловал. Я смущаю тебя. Не обращай внимания, моя дорогая. Мы сделаем из вас честную троицу. А вот тут, между прочим, и чтобы переменить тему, Кастальский ключ. Тебе положено пить из него перед тем, как ты начнешь прорицать. Боюсь, он не всегда очень чист. Видишь домик, построенный над ним? Ты входишь туда, и маленький мальчик дает тебе испить из чаши, которая должна была бы быть золотой – той, которую принесла в дар святилищу Олимпиада [4] в благодарность за то, что родила сына. К несчастью, тогдашние твои земляки забрали ее вместе с другими безделушками вроде статуи Пифии литого золота в натуральную величину. История Дельф запечатлена в переплавках и изменениях материала чаши, из которой ты будешь пить. Как ты узнаешь, чаша, которой мы пользуемся теперь, деревянная и прикреплена к железной цепи. На ней вырезаны слова «Дар Додоны». Нет, я ошибся. Моя бедная память! Это же Кассритис! В Кастальском ключе ты совершаешь свои омовения. Его вода жутко холодная – бьет прямо из ледяного сердца горы и лишь с очень большой неохотой посвящена богу. Если ты поглядишь сейчас, то увидишь лишь слабую струйку. Вот почему на протяжении трех зимних месяцев прорицаний не бывает. Разумеется, если какой-нибудь героический властитель – фараон, например, или Митридат, пожелал бы получить ответ без промедления, гора на удивление умеет быть уступчивой. Этот год, кстати, праздничный – один на четыре года или восемь лет, согласно тому, что предскажет оракул в день весеннего равноденствия. Очень способствует туризму.