Двойной расчет - [67]

Волна ужаса и омерзения захлестнула ее, она погрузилась в это болото с головой, только частые щелчки фотоаппарата долетали до нее, как сквозь сои.

Марк и Дидье насиловали ее по очереди, принуждая к самым унизительным извращениям, не обращая внимания на протесты, слезы и наконец мольбы. От невозможности остановить развернувшуюся вакханалию ее внутренности сжигает дикая ярость. Больше всего она страдает оттого, что не может открыто выразить свои чувства — заорать и причинить кому-нибудь из них боль. От невозможности отомстить.

Заполняющий душу ужас постепенно сменяется отупением. Ею овладевает нечто вроде беспамятства, сквозь которое она смутно чувствует, как мужчины пользуются ее телом, как вещью для удовлетворения своих диких фантазий. Ив все это время наблюдал происходящее со стороны. Равнодушный к отчаянию «жены», он, не переставая, фотографировал, время от времени призывая своих моделей придумать более интересную, оригинальную мизансцену.

Анжела поняла: чем яростнее она сопротивляется, тем больнее ей будет. И она сдалась, сжимая зубы, кулаки, бедра. Но и это не помогало. Первый из мужчин — Марк или Дидье, она так и не узнала — стал раздражаться. Упрекал ее в том, что она не хочет сотрудничать. Заметил Иву, что ему неприятно заниматься «этим» с «куском мяса». Ив подошел и снова пригрозил устроить ей взбучку, если она не прекратит «ломаться».

Но самое главное открытие, которое сделала Анжела, заключалось в том, что она поняла причину исчезновения Люси. И это потрясло ее сильнее, чем все, что с ней случилось.

Это не она заманила Люси в ловушку, а наоборот!

В какую-то долю секунды в ее голове пронеслись все события последних недель: легкость, с какой Люси согласилась поменяться ролями, впустила Анжелу в свою жизнь, позволила подражать ей — ее жестам, ее привычкам, ее одежде — дала привязаться к детям, завидовать ее жизни, ревновать и даже ненавидеть. Взять хотя бы прическу! Постричься, чтобы еще больше походить друг на друга — ведь это была идея Люси? По правде сказать, Анжела уже не помнит. Нет, пожалуй, все же она сама, но с каким энтузиазмом приняла это Люси!

Наконец ее последние слова, сказанные перед тем, как расстаться. Эти две короткие фразы — вроде бы пустячные — отдаются у нее в мозгу, как эхо с того света.

«Не поддавайся им. Они — чудовища!»

Какое головокружительное падение! Она ничего не видела, ничего не чувствовала, ничего не понимала! Ослепленная фальшивым блеском чужой жизни, обманчивой картинкой дружной и любящей пары, видимостью счастья, которое оказалось с душком, она сама вошла в клетку, дверцу которой открыла для нее сестра: бежать из домашнего ада, втайне от своего мучителя, подсунув ему вместо себя собственную копию. Просто до гениальности, но какой дьявольский замысел!

Теперь Анжела просто никто. Тело без имени, без связей, без лица и без любви. И это даже не больно. Осталась только душа, которая кричит о своих страданиях, но этот крик — беззвучный, потому что рядом нет никого, кто мог бы его услышать. И это тоже ставится ей в вину.

Трое мужчин остались очень недовольны тем, как провели вечер. «Не этого они от нее ждали».

Наконец все прекратилось.

— Это напоминает мясную лавку! — объявил толстяк, который был раздражен больше всех. — Если эта шлюха валяет дурака, то за что я плачу свои деньги?

Ив мечет в сторону Анжелы гневные взгляды. На лице у него застыла злобная гримаса, кажется, он готов ее убить. У мужчин мрачные и раздраженные лица, они одеваются в полном молчании. Затем толстяк достает из кармана пачку денег, подходит к Иву и еще раз высказывает свое недовольство.

— Я даю половину. Большего это не стоит.

Ив огорченно кивает.

— Я не знаю, что с ней сегодня. Больше это не повторится, обещаю.

Толстяк продолжает ворчать.

— Сперва реши проблемы со своей женой, а потом уж назначай встречу. Мы теряем и время, и деньги.

Стиснув зубы, Ив послушно кивает. Потом они разговаривают о проявке фотографий и назначают дату, когда можно будет получить негативы и отпечатанные копии.

Затем они уходят, даже не взглянув на нее.

Ив провожает их до входной двери, и до Анжелы доносятся его вялые извинения, произнесенные жалким, извиняющимся тоном.

46

Наконец Люси сняла пальто. Хозяин отеля принес ей еду. Она рассеянно, без аппетита, жевала, не особенно интересуясь, что именно ест. Взгляд ее был прикован к часам на экране телевизора, четырем красным цифрам, неумолимо приближающим адский финал.

Вот — этот час наступил. Она знает, что с минуты на минуту должен прозвучать звонок в дверь. Она знает, что Анжела пойдет встретить своих гостей. Она знает, что ее ждет дальше. И она просит у сестры прощения.

Прости меня, Анжела! Я — чудовище! Но я до последней минуты не верила, что найду в себе силы пойти до конца. Ты хотела быть мной. Ты завидовала моему положению, моему благополучию, моей жизни. Твоя зависть была так огромна, что застилала тебе глаза. Я поняла это очень быстро — по твоим взглядам, словам, гримаскам, помимо воли появляющимся у тебя на лице. Ты была возмущена вопиющей несправедливостью судьбы, слепого случая, сделавшего из тебя то, что ты есть. С самой первой встречи я чувствовала гнев, который разъедал тебя изнутри, который ослеплял тебя. Наш дом, наши друзья, наши дети, наши деньги — все это могло быть твоим, если бы твои родители выбрали меня. Я смеялась, я плакала от мысли, что ты можешь оказаться на моем месте. О да! Ты этого желала так страстно, что возможность поменяться с тобой местами увлекла меня. При этом я сомневалась, колебалась, выжидала, тянула время столько, сколько было возможно. Ты была рядом, на расстоянии вытянутой руки — живая возможность покончить с этой голгофой, разрушающей меня уже много лет.