Двойной Нельсон - [67]

— Эй! Ты куда, красна девица? — вопросил ловец девушек, пытаясь заглянуть ей в лицо.

— Топиться! — По голосу было понятно, что она не шутит. — Пустите!

— Погодь! — не выпускал Медянников. — Отгадаешь загадку — отпущу. В лесу-то тяп-ляп, дома-то ляп-ляп, на колени возьмешь — заплачет. Что это?

— Не знаю... Пустите, кричать буду!

— Не знаешь, а топиться бежишь! Балалайка это.

Девица подняла заплаканное лицо, и Медянников узрел знакомые черты горничной Дубовицкого.

— Э-э-э, — протянул он удивленно. — Оленька! Ты-то мне и нужна.

— Кто вы? — испуганно спросила несостоявшаяся утопленница.

— Кто-кто? Дед Пихто из полиции. А ну, пошли в дворницкую!

— Зачем?

— Я тебе разрешение выпишу, теперь топиться без разрешения запрещено! Ежели все топиться будут, Нева из берегов выйдет, начнется наводнение. Давай-давай, шевели ножками! А отчего босая? Босым топиться негоже, явишься в рай без сапог, а туда не пущают...

И, заговаривая таким макаром зубы, он повел жертву сексуальной социалистической революции в теплую дворницкую, которая для дражайшего Евграфия Петровича была открыта круглые сутки.

* * *

— Хочешь кокаина?

Дора приподнялась на локте и достала из сумочки коробочку с белым душевным лекарством. Вершинин порадовал ее тело неутомимостью, и ей тоже захотелось сделать ему что-нибудь приятное. Тем более что видятся они скорее всего в последний раз...

— Кокаин? — Он с любопытством уставился на дорожку из белого порошка. — Ни разу не пробовал. Говорят, он вреден!

— Жизнь вообще очень вредна и всегда заканчивается смертью. — Дора зажала ноздрю и вынюхала пол-дорожки. — Так что надо все успеть, а то будет поздно... Зажми нос и нюхай.

Вершинин аккуратно вдохнул и закашлялся — с непривычки кокаин попал в горло.

— Ничего, сейчас пройдет.

Дора откинулась на подушку, одной рукой тихо лаская темный грудной сосок. Вторая скользнула вниз и стала ощупывать влажную моховую подушку лона, ища там еще один источник удовольствия.

Вершинин сел на постели, спиной оперся о стену и стал наблюдать за молодой женщиной, впервые в жизни видя и ощущая то, о чем ранее только читал или слышал от более развитых товарищей. Сон прошел, мысли стали объемными и мудрыми, мир вокруг наполнился скрытым смыслом в каждой вещи и повернулся к нему незнакомой, ранее невидимой, но приятной стороной.

Дора наконец нащупала то, что искала, и медленно стала идти по дорожке наслаждения в сторону обрыва, сама регулируя скорость продвижения, то останавливаясь, а то и вовсе сворачивая в сторону от основного пути.

— Завтра меня может и не быть... — Тихий шепот Доры ударил по обострившемуся слуху Вершинина. — В час я иду на теракт... на верную гибель...

Вершинин блаженно улыбнулся — ему стало очень хорошо. И даже Дорино признание только усилило наслаждение жизнью. Она умрет, а он будет жить. Вечно.

— Кто? — спросил он, не стирая с лица улыбки.

— Плеве, на Малой Морской, — прошептала Дора. — Ну же, иди ко мне... сколько еще мучаться...

Он торжествующе оглядел покорную жертву и, сознательно медля, стал овладевать ею, сантиметр за сантиметром, ощущая удовольствие не только от молодого упругого тела, но и от чувства его близкой смерти. Завтра эти груди, руки, бедра будут мгновенно разорваны взрывом на десятки окровавленных частей... но сегодня все это принадлежит ему, и только ему!

* * *

Путиловский проснулся оттого, что во сне вспомнил: почему-то надо проснуться раньше, нежели заявится Лейда Карловна. И не потому, что он боится ее осуждающего взгляда, а потому, что будет плохо... кому? Действительно, кому? И проснулся.

Он лежал не в своей, а в гостевой постели. Голова после вчерашнего была чуть тяжелой. Странно, видимо, не добрел до своей спальни. Бывает. И тут он понял, что сзади его охватывают две женские руки, а к спине прижато чье-то горячее тело. Кого-то привел из ресторана? Чуть обернулся — и густо покраснел за свои гнусные мысли: сзади чуть посапывала в счастливом сне его Нина.

Путиловский бросил взгляд в окно — однако! Пора вставать, а то действительно Лейда Карловна их застукает. Но расставаться с Ниной было так жалко, что он дал себе еще две минуты понежиться в ее компании.

Поскольку часы были пущены, он начал с нежных поцелуев, которыми покрыл узкие девичьи плечи и маленькие, но уже вполне самостоятельные груди. От этих поцелуев Нина проснулась, но не сразу, а сначала сладко потянулась, не открывая глаз, и только потом с интересом посмотрела — кто же это?

От увиденного она покраснела не менее Путиловского и сразу укуталась в одеяло по самую макушку. Путиловский несколько оторопел от такой скромности, но понял, что она еще ничего не вспомнила. И точно: через мгновение Нинино личико вынырнуло из-под одеяла и ответило невинным на первый взгляд поцелуем.

После этого поцелуя всю их невинность как рукой сняло, под одеялом тела зажили своей, совсем личной жизнью, и новоиспеченным любовникам ничего не осталось, как отбросить утренний стыд и одеяло и предаться любви настоящим и полноценным образом. За короткую ночь они отдохнули и потому, чуть помучив друг друга уже знакомыми ласками, дружно кинулись в глубокую пропасть и затихли там, блаженно отдыхая.