Двойной Нельсон - [63]

— Слушай! Ты куда пропал? — обвинил он Путиловского.

— Я пропал? — изумился Путиловский.

— Ну какая разница? Я, ты — все относительно! — Франк перешел на доверительный шепот, ежесекундно оглядываясь на кабинетную портьеру. — Случай дичайший, упустить никак невозможно... купцы из Иванова... заказали водок на слово «Навуходоносор»! Дошли до дынной, и кончились тосты! Я должен заставить их допить до конца — дело чести! Хочешь с нами? Я представлю тебя как потомка Навуходоносора.

Из-за портьеры высунулась ищущая взором кудлатая голова:

— Лександра Иосифович! Ты где? Люди ж ждуть!

Путиловский со вздохом отклонил подобную честь, расцеловался с Сашкой и вышел. Наконец и он остался один. Слава Богу, теперь можно немного отдохнуть. Хотел взять извозчика, но ночь уже была светла, по-летнему свежа, и он пошел пешком, не думая ни о чем. Такое состояние духа редко посещало Путиловского в последние месяцы.

* * *

Батюшка, он же Рождественский Владимир Ювенальевич, бывший семинарист, стоял на коленях перед иконой Христа Спасителя и привычно творил молитву на ночь, чтобы отогнать бесов, изредка, но все же посещавших его молодую и еще неокрепшую в молитвенных бдениях плоть.

Сын священника из бедного прихода Оренбургской губернии, он с малолетства знал, что у него путь один — стать священником, жениться по благословению наместника на выходе из семинарии, получить такой же бедный, как у отца, приход и служить Богу до той минуты, пока он не призовет душу к себе, а тело предаст земле. Все в Его воле.

Первые сомнения посетили отрока Владимира еще в семинарии. И хотя он светских книг почти не читал, мысли стали приходить в голову совсем не те, каких он сам от себя ожидал. Иерархи церкви, за редким исключением, оказались людьми своекорыстными, злобливыми, нечистыми на руку и, стыдно сказать, порочными.

Красивый семинарист с льняными кудрями и большими синими глазами совершенно ангельского цвета сразу вызывал интерес совсем не ангельского характера. Он хранил свою девственность как стеклянный сосуд, живя все время в страхе, что чужие руки разобьют этот драгоценный сосуд вдребезги и ему останутся одни лишь ранящие душу острые осколки. Никогда ранее даже в самых грязных мыслях он не мог допустить ни малейшего намека на разврат, который внезапно стал его враждебным окружением.

Однокурсники занимались рукоблудием, старшекурсники открыто ходили по падшим девкам, а некоторых смазливых отроков увозили на ночные молитвы, откуда они возвращались на следующее утро со всезнающим выражением глаз, видеть которое у Владимира просто не хватало душевных сил. Он ушел в молитвы и стал изгоем, кем-то вроде юродивого. После второго курса его отчислили за строптивость, гордыню и академическую неуспеваемость.

И было ему видение. Архистратиг Гавриил с пылающим мечом в руках явился в окне и сказал: — Иди и спасай заблудших! Упорствующих же во грехе рази мечом беспощадным... — и пропал в утреннем тумане.

Поскольку Христос был радикальным религиозным революционером, Батюшка сразу пошел в революцию, в ее самую действенную часть — в террор. Такой мгновенный выбор объяснялся чисто теологическими соображениями, которые были удивительно ясны и понятны самому Батюшке. Почему не все разделяли его взгляды безоговорочно, он понять не мог и только горестно воздыхал, глядя на заблудших овец.

Азеф сразу понял всю выгоду от такого члена Боевой организации: фанатичен, не боится никого, кроме Бога, честен до изумления и до изумления же беспощаден ко всем инакомыслящим. Безверие Батюшка еще прощал, однако неверие в революционный очистительный террор простить никому не мог и даже покушался на убийство несогласного. Но Азеф отвел его карающую руку, отобрав в последний момент револьвер. Через день револьвер вернул.

Азефа как руководителя Батюшка принял сразу и безоговорочно — то был иудей. А ведь сказано в писании: «избранный народ, соль земли». Значит, так тому и быть. И Богородица иудейка, и ученики Господа тоже иудеи. Насчет Иуды сомнений не было: не захотел Всемогущий избрать другого предателя. Значит, и Иуда тоже был богоизбранным.

Помолившись до душевного пота и очистив себя от мелких дневных грехов, Батюшка перешел к главному — к орудию Божьему. Он расстелил на столике под иконою чистую белую тряпицу, достал из ящика стола бутылочку с оружейным маслом и принялся разбирать и смазывать револьвер. Вороненые черные детали оружия на белоснежном поле очень хорошо гармонировали с мировоззрением самого Батюшки — черным и белым. Иного не дано. Всякие краски и полутона есть смертный грех. Или ты с Богом, или с дьяволом. Дьявол прячется в мелочах и в полутонах, в мелких уступках самому себе и другим грешным людям, имя которым — легион.

Собрав револьвер, Батюшка убрал масло и откупорил пузырек со святой водой, только что привезенной им из богомолья в Коневецкий монастырь. Единственными местами, свободными от греха, остались мужские монастыри, да и то далеко не все. Он прочел молитву и маленькой кисточкой окропил револьвер и желтые цилиндрики патронов. Теперь оружие было освящено. Конечно, лучше бы это сделать в храме, но не поймут. Могут донести, и тогда святое дело православной революции погибнет на корню.