Двойной Нельсон - [15]

— Спасибо за совет. Я сплю как младенец! До свидания! — и Гершуни вышел.

Некоторое время в комнате царило неудобное для всех, кроме Азефа, молчание. Последний же спокойно докурил папиросу, аккуратно загасил ее в карманной серебряной пепельнице, закрыл крышечку пепельницы, полюбовался ею и спрятал в специальный жилетный кармашек.

— Ведет себя как младенец... Головокружение от успеха с Сипягиным. Бог с ним. И никакого царя. Пора начать охоту за Плеве. Он ответит за Кишинев. Дора, где списки?

Дора на мгновение задумалась:

— Оставила в лаборатории.

Азеф помолчал и так же неспешно, без эмоций сказал:

— А вот это ты зря. Быстро Батюшку за списками!

ГЛАВА 3. ЛЮБОВЬ С НИТРОГЛИЦЕРИНОМ

Заметка была принята с восторгом и сразу ушла в набор, вытеснив с первой полосы всю обычную городскую дребедень под девизом «Доколе?!» — о кучах гниющего мусора, грубых извозчиках и плохих дорогах. Секретарь редакции пристально посмотрел Вершинину в глаза и произнес нечто неординарное:

— Послушайте, молодой человек, а вы, случаем, не знали о готовящемся?

На что Вершинин дерзко ответил вопросом на вопрос (уже мог себе позволить такое!):

— А ежели знал, то что?

— А ничего, — одобряюще улыбнулся секретарь. — Я не прочь регулярно получать такие сенсации!

И, радостный, убежал подстегивать метранпажа с наборщиками. Завтра будет большая продажа, никто не успел в набор, кроме «Вестей»!

Вершинин, открывший рот, чтобы перехватить у секретаря пару рублей, остался ни с чем и вынужден был направить стопы к дому. Но при этом он чувствовал, что удача не оставит его голодным.

И точно. Придя домой, в плохо обставленную мансарду под крышей доходного дома по Загородному проспекту, он сразу услышал тихий стук в дверь. Не оборачиваясь, крикнул, придав голосу некоторую суровость и выражение крайней занятости:

— Войдите!

Дверь скрипнула, и тихий девичий голос спросил с тревогой:

— Можно?

В дверях стояла Оленька, горничная домохозяина Дубовицкого, богатого зубного врача.

Комната Оленьки была рядом, через стенку, и посему молодые люди, быстро познакомившись, так же быстро и сошлись. В этом Вершинину была масса удобств: все его мужские желания удовлетворялись скромной, но пылкой Олей практически полностью. Бог миловал девушку от беременности, поэтому связь была приятно не отягощающей, и временами Вершинин испытывал к подружке довольно-таки теплые чувства, напоминавшие даже некий зародыш любви. Однако сам Вершинин гнал от себя этот зародыш, поскольку Оленька, естественно, не могла составить пару молодому блестящему журналисту.

Оленька это понимала. Вершинин не был у нее первым: горничные в столице редко живут в невинности дольше двух месяцев. Несмотря на нерусскую суховатость в фигуре, она была соблазнительна, и ее первый хозяин стал и ее первым мужчиной.

Он был приятно поражен несоответствием видимого и тайного: в обнаженном виде фигура Оленьки просто поражала красотой пропорций, в особенности зрелостью грудей. Не первой молодости хозяин быстро утерял чувство меры и приобрел уверенность в мужской силе и походке, за что и был наказан возревновавшей кухаркой доносом по начальству.

Прямым начальником была, естественно, мадам-хозяйка. Чтобы иметь на руках все козыри, она по навету злодейки-кухарки подстерегла благоверного в постблаженный момент выхода из Олиной каморки. Сцена была сыграна превосходно, и порок был беспощадно наказан злобно торжествующей добродетелью. Так обычно случается в театре, именуемом жизнью. Быстрая смена декорации не устроила хозяина, и Оленька тут же вылетела на улицу, получив первый в жизни урок.

Впрочем, она недолго оставалась без места. Все те же очарование и французистая фигура в сочетании с мягким нравом сделали свое дело, и уже через пару дней она шустро сновала по богатому дому Дубовицкого, уворачиваясь от якобы случайных прикосновений хозяина.

Оленька не была чрезмерно умна, но своих ошибок не повторяла. Большому жуиру Дубовицкому оставалось только облизываться при виде стройной фигурки с туго перехваченной талией. Талия мадам Дубовицкой была раза в три богаче, что и служило основанием для перманентного облизывания.

Тем не менее молодая душа искала любви и нашла ее, как только Вершинин въехал в утлую мансарду. Вначале были лишь осторожные обоюдоострые взгляды. Потом последовал первый визит Оленьки якобы за спичками разжечь керосиновую лампу. Лампа была успешно зажжена, а в красивой груди горничной вспыхнул костерок любви.

Сучья в том юном костре были сухие, огонь быстро возрос и заполонил всю Олину душу. Теперь ее день был лишь прелюдией и ожиданием вечера, когда за стенкой раздадутся милые сердцу шаги и послышится скрип пера и бормотание возлюбленного, не подозревающего о том, что он, собственно говоря, уже возлюблен.

Оля тайком проникала в комнату Вершинина и однажды даже оставила там знак внимания в виде марципанового сердечка, которое неравнодушный к еде Вершинин быстро сжевал, даже не подумав, откуда оно здесь. Правильное воспитание не позволяло Оле сделать первый шаг, но помог случай, который всегда на стороне влюбленных.

Была святая Пасха, и Оля вернулась из храма. Семья Дубовицких хоть и считалась крещеной, но христианские нововведения воспринимала с трудом и Пасху отмечала некую промежуточную — не то иудейскую, не то православную. Во всяком случае, пили и праздновали в два раза дольше, памятуя, что и Спаситель тоже отмечал Пейсах в компании со своими учениками и это разрешенное римскими властями занятие почему-то в дальнейшем стало именоваться «Тайною вечерей». В конце концов, рассуждал Дубовицкий, оба праздника изначально еврейские, и негоже оставаться в стороне от обычаев предков, к коим язычники-славяне примазались лишь тысячу лет спустя.