Двойной Леон. Istoriя болезни - [13]

С улицы все выглядело не так ужасно. В доме пылало, но не сильно. Однако постепенно дом мой стал походить на печь — гудело пламя, трескались стекла. Все толклись во дворе. Женщины причитали, дети, не таясь, радовались. Маленький лысый человек побежал вызывать пожарных. Я лихорадочно соображал, как отключить кабель от распределительного щита. Внезапно большой язык пламени поднялся над домом — прогорела крыша, и ветер погнал огонь на окрестный сухостой, что вспыхнул мгновенно, словно хворост. Пламя быстро двигалось дальше в самую его гущу. Постепенно стали заниматься сосны над домом. Но тут, слава богу, пошел дождь.

Пожарные приехали на удивление быстро, хоть их и задержал этот сухостой, и очень внимательно отнеслись к нашей проблеме. Было решено, прежде чем тушить дом, зацепить крюком распределительный щит и выдрать его из сети вместе с кабелем. Правда, массивный кран, разворачиваясь, повалил мои новые ворота, но я уже об этом не жалел — одной потерей больше, одной меньше, какая разница? Вдруг возникла еще одна проблема — моя овчарка, которая до этого испуганно бегала между двумя рядами забора, теперь не давала спасателю прицепить крюк. Все мои попытки повлиять на нее оказались напрасными — очевидно, именно спасателя она считала виновником пожара. Тогда командир отряда, отозвав меня в сторону, протянул руку и высыпал мне в ладонь несколько странных кружочков — то ли жетонов для телефона, то ли каких-то фишек. «Барий, — кратко объяснил он. — Мы делаем это барием. Это своего рода наркотик для собак. Действует молниеносно и безотказно». «Большой дефицит, — добавил он с сожалением, — но у вас такая ситуация…» И улыбнулся так, словно отныне мы стали друзьями. Мне следовало, как только собака почует запах пилюль, отойди как можно дальше от дома — тогда спасатели проломят забор и собака, бросившись ко мне, освободит нужную территорию. Так и вышло. Я видел, как выломали несколько досок и собака понеслась ко мне по мокрой траве. Она бежала что-то уж слишком быстро (так не рванул бы и автомобиль) — наверное, ей и вправду очень хотелось этого бария. Неожиданно для самого себя я вдруг вспомнил… вспомнил… черт побери! я вспомнил, что у меня никогда не было собаки. Более того, я вообще не отличаюсь любовью к животным. А тут на меня неслась здоровенная овчарка — почему-то это была злая, откормленная, но недовольная сука — и никакой защиты, кроме этих дурацких пилюлек, у меня не было. К тому же было неизвестно, какое действие окажут они на нее. Уже виден был вырывающийся из ее ноздрей пар, словно это мчался конь, и хищный оскал, и бешеные, налитые кровью глаза. Я принялся лихорадочно нащупывать в кармане пилюли, но они перемешались с монетами и всяким хламом — больше всего мешали носовые платки, неизвестно, подействует ли неполная доза на псину, расстояние неумолимо сокращалось, платки, ключи, монеты, проклятые платки, у меня тряслись руки, быстрее, дурак, быстрее! — и тут боковым зрением старого баскетболиста я увидел, как из соседнего перелеска наперерез овчарке выбежал волк, самый обычный волк — непременный персонаж сказок, школьных учебников и дешевых триллеров. Ситуация стала теперь полностью идиотической, еще более неопределенной и непредсказуемой — волк ну никак не успел бы перерезать путь овчарке, тем более, что бежал не спеша, а она была уже совсем близко от меня. И я, парализованный внезапным тупым безразличием, швырнул ей навстречу горсть вынутого из кармана мусора, Дальнейшие события могли бы стать неплохим материалом для передачи «Очевидное — невероятное». Овчарка, которая только что неслась галопом, добралась до первой пилюли и на ходу смела ее языком с земли, затем она бросилась ко второй, третьей — поведение ее становилось все более причудливым — двигаясь все медленнее, она уже с видимым усилием проглотила последнюю и замерла. Просто застыла, как вкопанная. Словно набитое опилками чучело. Она стояла от меня на расстоянии шага, я мог бы свистнуть, крикнуть или даже прикоснуться к ней, но это вряд ли дало бы какой-то результат. До меня, как и до всего остального, ей уже не было никакого дела. Однако оставался еще волк. Он, увидев, что случилось с овчаркой, напротив, рванул галопом и через минуту приблизился настолько, что уже не стоило спасаться бегством. Он подлетел к овчарке — та не шевельнулась — внимательно обнюхал ее, потом сделал то же самое с травой вокруг нее, после осторожно подошел ко мне, раздувая

ноздри, — сильный, мохнатый, серо-рыжий… А дальше отколол такое, что по сравнению с этим вся его бьющая в глаза мощь — безжалостные клыки, острые когти, гнилое дыхание и застывшие зрачки — любому, говорю вам, любому показалась бы детской забавой. Так вот: повиляв, возможно, слишком преувеличенно, хвостом, он сел на задние и, глядя на меня чуть ли не с нежностью, сказал на какой-то фальшивой блатной фене: «Слышь, зема, братан, как друга прошу, — только одну таблетку. Ну, может, две. Вишь, как колбасит всего» — и часто залязгал зубами. И не было никакого смысла объяснять ему, что я тут ни при чем, что таблетки не мои, а командира отряда, и что это полное фуфло, а не сон, и что с меня хватит, и что тюремный жаргон следовало бы получше подучить, может, даже на академическом уровне, и что мне самая пора просыпаться, тем более что рядом и так уже догорает мой дом.