Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ - [15]

Шейх Мукбиль уже думал, что нас задержали, и с облегчением узнал о нашем приходе. Он принес нам целого цыпленка и воскликнул, что рад приветствовать человека из «Бании». География Европы явно не была его коньком. Мы с Рашидом жадно ели, а шейх с телохранителями посмеивались над тем, какие мы обгорелые и зачуханные.

Наружность шейха меня поразила: я впервые видел мужчину с такой длинной, клочковатой, крашенной хной бородой, отличительным знаком йеменских проповедников и племенных вождей[14].

Меня поручили заботам Абу Биляля, молодого шведско-ганского студента-эрудита, показавшего мне комплекс. Он свободно говорил по-английски и по-арабски. В первые недели моего пребывания в Даммадже или он, или Рашид почти всегда были рядом и переводили мне.

Масштабы этого комплекса поражали воображение. Как новичок в большой школе, я поначалу боялся коллективных эмоций Даммаджа и его размеров. В ходе экскурсии Абу Биляль сказал, что Институт — или Масджид — начинался с кучки глинобитных строений, но по мере роста популярности расширялся. Теперь здесь библиотека и мечеть, вмещающая несколько сотен молящихся. О начале занятий и лекций возвещали громкоговорители. Комплекс окружали интенсивно возделываемые и орошаемые наделы.

Абу Биляль объяснил мне правила: холостым студентам строго воспрещается входить в зоны комплекса, отведенные для женатых мужчин. Каждый студент обязан своевременно и молча явиться к пяти обязательным ежедневным молитвам. В промежутках студенты посещают уроки Корана и уроки, посвященные жизни Пророка Мухаммеда. Мечеть была единственной в мусульманском мире, где студенты не разувались. В одном хадисе, признаваемом шейхом Мукбилем авторитетным, говорилось, что Пророк молился именно так, и он не позволял многовековой ложной традиции сбивать учеников с истинного пути.

Даммадж был местом религиозного брожения. Когда я приехал, там было около трехсот молодых людей, почти все бородатые, убежденные в том, что обрели истину. Приехали они из разных мест, но объединяло их неприятие современного мира.

Несмотря на плохое знание арабского, я быстро понял, что двигало[15] этими молодыми людьми, большинству из которых не было и тридцати. Они чувствовали, что мусульман — в особенности арабских мусульман — предали правители и эксплуатирует Запад. Грабительские диктатуры ввергли народ в море коррупции, но ничего не сделали для помощи палестинцам. Западный образ мышления разъедал истинную религию. Поэтому пришло время вернуться к исламу в самом чистом и исконном виде.

Даммадж не баловал удобствами. Мне выделили пустую комнату в доме из шлакоблоков, которую я делил с Абу Билялем. Спали мы, расстелив одеяла прямо на бетонном полу — настоящий шик, ведь большинству студентов приходилось спать на глинобитном. Рацион состоял из риса, бобов и имбирного чая. Яйца были роскошью. Отхожим местом служила дыра в полу в умывальной комнате. Мне пришлось научиться подмываться левой рукой. Канализация не поспевала за стремительным расширением института, и занятия часто прерывала вонь неочищенных стоков. Но, несмотря на все неудобства, это была тихая гавань самодисциплины и целеустремленности после моих байкерских лет.

Главный вопрос дня состоял в том, когда и как мусульмане обязаны начинать джихад в защиту своей религии. Шейх Мукбиль отказывался поддержать антиправительственное насилие, и большинство салафитов считали путем возрождения ислама образование. Однако впоследствии отдельные ученики критиковали его за то, что он не выступал против присутствия американских войск на саудовской земле. Для салафитов это был переломный момент: как можно было позволить неверным ступить на землю королевства, защищающего самые святые места ислама?

Однажды осенью в тени финиковой пальмы мы говорили о зле, с которым должен бороться ислам, и один студент — египтянин — высказал то, что было в головах большинства.

— Как могло произойти, что Хранитель двух святынь позволяет американским войскам осквернять наши земли? Как могло произойти, что наши правительства тратят миллиарды на американские самолеты и танки? Они отвернулись от ислама, разрешили алкоголь, разрешили женщинам одеваться как проституткам. Мусульмане заблудились, и мы должны наставить их на путь Аллаха.

Многие из студентов института Даммаджа уже вернулись домой и учредили подобные школы и институты по всему исламскому миру. Привлекательность этой радикальной философии отчасти состояла в том, что в обход религиозного истеблишмента она обращалась прямо к источнику ислама. В этом смысле она расширяла возможности бедных и преследуемых и позволяла им проповедовать, даже если им не выпало привилегии десятилетиями учиться в школах исламского права.

Свое учение шейх Мукбиль основывал на хадисах — рассказах о деяниях и высказываниях Пророка, записанных его первыми последователями. Он считал, что кризис ислама можно преодолеть возвращением к исконным текстам и отвергнув «обновленцев» — простых смертных, дерзнувших толковать Слово Господне: «Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед — Его посланник». Дух Даммаджа можно обобщенно выразить словами хадиса: «Самое большое несчастье — новизна, и любая новизна — это обновление, а всякое обновление — ошибка, и всякая ошибка ведет в ад». Дискутировать здесь было особо не о чем.