Двойное отражение - [2]

– Надолго ли?..

Бездонное небо опрокинулось на них. У него захватило дух.

Он не ответил.

… Впоследствии, много дней спустя, мягко покачиваясь в кибитке, уносившей его на юг, на Кавказ, к генералу Ермолову, к чеченцам – Грибоедов неожиданно вспомнил эту их встречу, потому, видимо, что она оказалась последней. И – странно – помнилось все: слова, жесты, даже птичий крик и гром выстрела. Не мог он вызвать в памяти лишь одного – ее лица. Закрывал глаза – и виделся ему лишь туманный силуэт, без четко обрисованных черт, без красок. Туманный силуэт на фоне бездонного серо-голубого неба. Словно кто-то небрежно мазнул кистью по незавершенному пейзажу. И казалось тогда, что сам он – не участник, а лишь зритель, праздный щеголь, явившийся на модный вернисаж, и в действии – чья=то неясная фигурка на листе бумаги, запечатлевшем опушку рощицы (штрихи пера – стволы деревьев), две фигурки (два мазка размытой туши). И все это – в изящной тонкой рамке.

Когда кибитка, в очередной раз, остановилась перед станциею, и Грибоедов пошел показывать смотрителю подорожную и требовать новых лошадей, охватило его вновь подобное чувство – некоей странности, а вернее говоря – нереальности происходящего.

Дорога, по которой он следовал, сразу за станциею уходила в густой, молочный туман, и все, что видно было за полосатыми столбами, казалось смутным рисунком, выполненным пером на листе бумаги, не хватало лишь рамки. И позади все представлялось рисунком, столь же смутным.

Когда кибитка вновь тронулась в путь, подумалось ему на мгновение, будто выехал он из одного рисунка и попал в другой, и отныне превратился всего лишь в персонажа, коего прихотлиая рука неведомого художника, по воле своей, перенесла с одного листа на другой.

2

Дорогой брат, вот я и решился вновь написать тебе. Все, как-то, не мог собраться. Трудна беседа на расстоянии. Может, и вообще – не имеет смысла. Суди сам: задаешь вопрос, после – ждешь ответ, а он то ли приходит, то ли не приходит, во всяком случае – не приходит вовремя. Впрочем, как знать, может быть, в этом и состоит великая, нам недоступная мудрость. Велит кто-то, имеющий право, дескать, ищи сам ответы на свои вопросы, братец, не уповая на подсказку. И ищем, впотьмах, спотыкаемся, разбиваем себе носы, а то и головы. Не всегда, далеко не всегда находим ответы на вопросы. Но опыта прибавляется, то, что называют «житейскою мудростью». И что на деле ни житейской, никакой другой мудростью и не является.

Все это так, к слову. Лукавым образом пытаюсь оправдать собственную леность. Не обращай внимания, брат. Так уж повелось, что письма начинаю я с филозофических рассуждений, большею частью – от мизантропии. Не писал, потому что времени не было. Наконец-то выбрал…

Странно, ей– же-ей странно подчас выглядят на бумаге привычные слова и обороты. Вот, гляди: «Выбрал время». Весьма спорное выражение, верно ведь?

Кстати, что такое время? После событий, которые нам довелось пережить, я часто думаю об этом. Существует ли, есть ли оно? Может быть, время – река, текущая из минувшего, сквозь настоящее, к грядущему? Где же ее исток? Ты скажешь: в прошлом. Где именно? Где то прошлое, то начало времен? А устье? В какое море, в какой океан впадает река времени? И что в нем, не пустота ли?

Однако же Господь, создавая Вселенную, создал и время, отсюда и ведомо нам, что сотворено все в шесть дней. А коли так – существует время, как и всякое творение Божье. Видимо, нам пока что не дано познать суть его, но что из того? Всякое ли творение подвластно нашему разуму?

Сказал Господь: да будет время… Неестественно звучит, право, нет в этой фразе красоты, может, потому великий поэт, творивший Библию, опустил ее.

Шесть дней творения…Что же меж ними? ночи? Любопытно, право. Не живем ли мы сейчас в длящейся между шестым и седьмым днями ночи? Не приходило ли тебе в голову это, брат? Но тогда – о каком же выборе вести речь?

Говорят: время – кольцо, где устье, там и исток. Кольцо, окружность… Вокруг чего? Опять-таки, пустоты? И нас всех несут воды времени вокруг пустоты? Можем ли мы шагнуть в нее, и перешагнуть ее, и оказаться в ином времени? Увы, боюсь, это невозможно, как невозможно родиться дважды.

Иные, правда, толкуют о змее, кусающей собственный хвост. Но тут уж я вовсе ничего не понимаю.

Прости, брат, что письмо свое начал именно так. Недели две у меня хандра, и в таком расположении духа сел писать. Все оттого, что месяц этот для меня – да и для тебя, я полагаю, тоже – особый.

Да, брат, все еще декабрь, скоро он закончится, а снега здесь нет. Думаю, что и к Рождеству не будет. Я уж не чаю увидеть его наяву и, быть может, потому часто вижу его во сне. Все мои сны, все мои ночи сейчас заполнены снегом, неведомо откуда и неведомо куда летящим. Белый снег на глубоком черном фоне – и ничего более. Чувствую, как он ложится на лицо, как морозные иглы покалывают щеки, как ледяная влага касается ресниц. Но…

Но, брат мой, но… Просыпаюсь, а снега нет. Сон – и только.

У вас он уже давно выпал. И лежит белым покровом на всем – на полях, на площадях… О, я знаю! Я видел площадь Северной Пальмиры…