Двойник - [66]

— Я подложил Борщевскому наркотики? — переспросил он. — Это для меня новость.

— Слишком поздно я об этом узнала!

— Вот, значит, как обстоят дела. Я-то думал, что ты прилетала в Москву поддержать меня. А ты прилетела встретиться с Шуриком…

— Я прилетела узнать про твои дела! — перебила Катя. — Во всех газетах было про дефолт!

— Про дела ты могла бы спросить у меня.

— У тебя? Да ты хоть когда-нибудь говорил правду? «Все в порядке, выбрось из головы, это мои проблемы». Вот что ты всегда говорил! Твои проблемы! А если бы ты разорился? Не мои проблемы? Я хотела знать правду. Только он мог мне ее рассказать!

— И рассказал. Заодно и о том, какой я мерзавец. Подложил ему наркотики.

— Только не говори, что он соврал! — прикрикнула Катя.

— Он не соврал, — подумав, согласился Герман. — Он действительно верит в то, что рассказал. Искренне верит. Так ему удобно. Всегда завидовал таким людям. Им не о чем терзаться в бессонницу. Это о нем ты рыдала в нашу первую брачную ночь?

— Он меня любил! Он хотел жениться на мне!

— Почему же не женился? Ну, получил бы за наркотики лет пять. Но ты бы его ждала, посылала бы передачи, ездила бы на свидания в лагерь. Чем и доказала бы свою любовь. Может быть, это правда, что любовь проверяется только бедой?

— Да, я бы его ждала, я бы ездила к нему в лагерь! Да, да, да!

— Успокойся, — попросил Герман. — Когда ты злишься, ты становишься похожей на мать. Все это слишком красиво, чтобы быть правдой.

— Непрошибаем. Герман Ермаков, ты непрошибаем, как танк! Но я знаю, чем тебя достать! — с ненавистью бросила Катя. — Я любила его всю жизнь! Он был моим первым мужчиной! Я спала с тобой, а представляла, что сплю с ним! Так было всегда, всегда, всегда!

У Германа был огромный опыт деловых переговоров. Даже не имея информации, он всегда знал, когда собеседник блефует, а когда говорит правду. Опыт подсказывал ему, что слова Кати нельзя принимать на веру, но то, что она их произнесла, на мгновение оглушило его, лишило способности рассуждать здраво. Ее слова попали в самую больную точку, в самую потаенную область души, в ту каморку в душе, в которую он запретил себе заходить. Катя распахнула дверь в нее, но даже и сейчас Герман не мог заставить себя посмотреть на то, что внутри.

Пауза затягивалась, становилась неприличной, неловкой. Откинувшись к спинке кресла, с жалкой, вымученной, растерянной улыбкой, зная, что она жалкая, вымученная и растерянная, Герман рассматривал снимки, лежащие на столе. Сказал только для того, чтобы что-то сказать:

— Ты хотела предъявить их в суд?

— Я хотела предъявить их тебе!

Все также бесцельно, только лишь для того, чтобы не сидеть, а что-то делать, чем-то себя занять, Герман сложил снимки в конверт и отодвинул конверт на край стола.

— Ну что ж… Если ты хотела сделать мне больно, тебе это удалось.

— Ему больно! Да что ты об этом знаешь! А каково мне было сидеть в четырех стенах и представлять, как ты развлекаешься с московскими шлюхами? Мне было каково?! Да ты и понятия не имеешь, что такое больно!

— Теперь имею. Чего ты хочешь?

— Я хочу получить развод! Я хочу получить половину совместно нажитого имущества! Половину недвижимости, половину активов, половину «Терры»! Я имею на это право!

— Имеешь. Что ты будешь с делать с акциями «Терры»? Продашь? Но они приносят до двенадцати процентов годовых. Нет никакого смысла их продавать.

— Я знаю, что с ними делать! Я сама буду заниматься делами!

— Ты?! — поразился Герман. — Будешь заниматься делами?! Да ты же ничего в них не смыслишь!

— Разберусь! Ты всегда считал меня дурой. А я не дура. Я сумею вести дело не хуже тебя. И такой контракт, как на поставку обуви армии, не упущу, можешь не сомневаться!

— Господи Боже, сегодня день неожиданностей! Откуда ты знаешь про этот контракт? Я хотел тебе рассказать, но ты же не захотела слушать!

— Знаю!

— Понятно, — кивнул Герман. — От Борщевского. Придется его уволить. Много болтает.

— Вот как? — вскинулась Катя. — Теперь я не дам тебе этого сделать!

— Как это не дашь? — удивился Герман. — Каким образом?

— Таким! У меня будет контрольный пакет акций «Терры!

— Извини, что вынужден говорить элементарные вещи. Контрольный пакет — это пятьдесят процентов плюс одна акция. А у тебя будет только сорок шесть процентов.

— Неважно! Все равно без моего согласия ты не сможешь принять ни одного решения! И о контракте мне рассказал Иван Кузнецов. Звонил из Москвы, тебя не было. Крыл тебя чуть ли не матом. И я его понимаю. Отказаться от такой сделки!

— Он не сказал, почему я отказался?

— Потому что ты мелкий лавочник! Побоялся рискнуть!

— Интересная закономерность, — заметил Герман, сдерживая раздражение. — Все знают, как вести дела. Один я не знаю. Иван попробовал. И чем кончилось?

— Чем?

— Он разорился. От его фирмы «Марина» осталось одно название. И он меня учит жить!

Катя отошла от окна, обогнула письменный стол и сзади положила руки на плечи Германа. Он замер. Вот сейчас она наклонится к нему, обдаст запахом волос, защекочет волосами щеку и шепнет, как часто шептала, входя заполночь в его кабинет:

— Постель остыла.

Потом укусит за ухо, со смехом выскользнет из его рук и убежит в спальню.