Двойник - [13]

Она наклонилась к интеркому:

— Жан, у нас гость.

На пороге одного из двух кабинетов, смежных с приемной, возник некто кряжистый, весь в черном. Черный кожаный пиджак из тонкой лайки с подвернутыми рукавами, открывающими мощные волосатые руки с золотым «Брегетом» на запястье и массивным, как гайка, золотым перстнем с печаткой на короткопалой руке. Распахнутая почти до пупа черная рубашка-апаш, толстая золотая цепь на бычьей шее. Из-под коротких черных волос на лоб наползал косой разбойничий шрам.

Это был Иван Кузнецов.

— Господин Ермаков, — представила ему Германа секретарша.

— Где ты видишь господина? Герка, байстрюк! — загремел Иван, заключая Германа в объятья, и от полноты чувств приподнял его и закружил по приемной.

— А я думаю, что это за Ермаков? А это ты! Рад тебя видеть, пацан!

Друзьями они, строго говоря, никогда не были, во время недолгой учебы на одном курсе МГУ относились друг к другу с уважительным доброжелательством, не более того. Но бурное дружелюбие Кузнецова было приятно Герману. Он и сам был рад встрече — так русский за границей в те времена искренне радовался земляку.

— Жан, поставьте гостя на место, — строго сказала Марина. — Вы сломаете ему ребра, а он нам нужен живым. Кофе? — обратилась она к Герману, вызволив его из медвежьих объятий Ивана и заботливо поправляя сбившийся галстук.

— В жопу твой кофе! — отмахнулся Кузнецов. — Мы в баре. Приедет Ян, скажешь, — распорядился он, увлекая Германа из офиса в один из валютных баров, сообщавших Центру международной торговли заграничность, редкую в тогдашней Москве.

Тольц приехал минут через сорок. За это время Герман и Кузнецов успели пропустить по два двойных «Джонни Уокера», потом Иван приказал бармену:

— Давай бутылку, забегаешься стопари таскать!

Герман был за рулем, к тому же предстоял серьезный деловой разговор, поэтому он подбавлял в стакан побольше льда, пил маленькими глотками. Иван презрительно отверг лед как западное извращение, опрокидывал по соточке, закусывая сигаретой, но при этом не пьянел, лишь темнел лицом и становился все дружелюбней и словоохотливей. О себе говорил со скукой, как о чем-то таком, о чем и говорить не стоит: женился на дочери крупного чина из Управления тыла Минобороны, развелся, проворачивал кое-какие дела с вояками

— в общем, крутился по мелочам, пока не сошелся с Яном. Едва речь зашла о Тольце, оживился:

— Грандиозный мужик! Я балдею. Ну, сам увидишь.

Из его рассказа следовало, что тридцать лет из своих пятидесяти пяти Тольц проработал в оборонном НИИ, защитил кандидатскую, дорос до начальника отдела и на этом застопорился по причине пятого пункта в анкете, не членства в партии и язвительных диссидентских разговоров, от которых не мог удержаться, хотя прекрасно знал, что о них сообщают кто надо кому надо. И сидеть бы ему на своих двухстах пятидесяти рублях до пенсии, если бы некоторое время назад, в связи с катастрофическим отставанием советской оборонки от Запада, институту не понадобились современные компьютеры. В Союзе их не делали, а те, что делали, никуда не годились. Выпускаемые в ГДР «Роботроны» были получше, но от западных образцов отставали на поколение. Закупить ПК в США или в Японии не было никакой возможности из-за эмбарго на поставки «империи зла» современной вычислительной техники. Директор НИИ вызвал Тольца и приказал в лепешку расшибиться, но купить десять компьютеров в частном секторе. Это было реально, компьютеры везли из-за границы кто только мог, выставляли в комиссионках. Но у НИИ был только «безнал», а в комиссионках требовали живые деньги.

Сориентировавшись, Тольц быстро зарегистрировал посреднический кооператив «Балчуг», обналичил институтский «безнал» через один из центров Научно-технического творчества молодежи, которые под крышей комсомола бурно занимались коммерческой деятельностью, купил компьютеры, по безналичному расчету продал их родному НИИ, а затем через тот же центр НТТМ превратил выручку в живые деньги. На этом пути стоимость компьютеров заметно выросла, за две недели Тольц заработал пятнадцать тысяч рублей — за эти деньги ему нужно было пахать пять лет. На следующий день он уволился из института и с юношеской отвагой пустился в плаванье по бурному финансовому морю.

— Гениальный мужик! — с восторгом повторил Кузнецов. — Ты даже не представляешь, какие авантюры он проворачивал! И что характерно — все законно! Слушай, что происходит? Ты понимаешь? Мне иногда кажется, что я сплю. Проснусь — и снова окажусь юрисконсультом в какой-нибудь пыльной конторе. На сто пятьдесят плюс двадцатка премии раз в квартал. У тебя не бывает такого чувства?

— Бывает, — с усмешкой кивнул Герман.

Иван плеснул виски в тяжелые хрустальные стаканы и чокнулся с Германом:

— За то, что мы вовремя родились!

— А знаешь, я не удивился, что ты так поднялся, — доверительно, с душевной разнеженностью продолжал он. — Сказать, почему? Когда мне сказали, что ты женился на Катерине… Кстати, как она?

— Нормально, — сдержанно ответил Герман, не любивший обсуждать свою семейную жизнь.

— Дети есть?

— Сын. Три года.

— Она работает?

— Работала у меня в кооперативе, сейчас нет. Весь дом на ней.