Двойник Декстера - [5]

Но перед тем как стукнуть судейским молотком в последний раз, мы медлим. На наше плечо опустилась маленькая надоедливая птичка, которая беспокойно напевает: «Чирик-чирик, не ошибись». Знакомая песенка. Нам йзвестно ее содержание. Это — кодекс Гарри, который гласит: нужно удостовериться, убедиться, что это именно тот человек, а мы поступаем правильно. И если все совпадет, мы закончим свое дело с гордостью и радостью, ощутив удовлетворение от совершенного.

И вот теперь, когда то, что осталось от Валентайна, еще дышит, медленно и с большим трудом, когда в его красных опухших глазах еще виднеется последний огонек разума, мы останавливаемся, склоняемся над ним и поворачиваем его лицо к фотографиям, расставленным вокруг. Мы отрываем скотч с одного уголка рта — ему, конечно, больно, но совсем чуть-чуть по сравнению с тем, что он уже пережил, поэтому Валентайн не издает ни звука, только с тихим шипением втягивает воздух.

— Видишь? — спрашиваем мы, тряся его за мокрый дряблый подбородок и стараясь, чтобы он непременно увидел фотографии. — Видишь, что ты сделал?

Он замечает их, и усталая улыбка приподнимает незаклеенный уголок рта.

— Да, — говорит он слегка приглушенным из-за скотча голосом, хриплым после удавки, который тем не менее звучит отчетливо, когда Валентайн узнает фотографии. Надежда уже покинула его, всякий вкус к жизни пропал, но маленькое приятное воспоминание по-прежнему раздражает вкусовые сосочки, стоит ему посмотреть на лица мальчиков, которых он убил.

— Они были… такие красивые… — Глаза скользят по фотографиям, взгляд надолго замирает, а потом Валентайн смежает веки. — Красивые… — повторяет он, и этого достаточно: мы с ним близки как никогда.

— Ты тоже, — говорим мы, приклеивая скотч обратно, и снова беремся за работу, погружаясь в заслуженное блаженство, когда в веселом, все прибывающем лунном свете звучит финал симфоний. Музыка возносит нас выше и выше, и наконец медленно, осторожно, но ликующе раздается последний торжественный аккорд, высвобождающий в теплую влажную ночь буквально всё… всё. Гнев, горе, напряжение, смущение, разочарование от ежедневной бессмысленной рутины, которую мы вынуждены преодолевать лишь для того, чтобы это все-таки произошло. Мелкие, глупые, нелепые попытки смешаться с двуногим стадом минули, умчались в благословенную тьму, а вместе с ними, тащась следом за ними, как побитый щенок, и то, что осталось внутри истерзанной оболочки Стива Валентайна.

До свидания, Пуффалумп.

Глава 2

Мы прибирались и чувствовали, как истома медленно проникает в наши кости — удовлетворение и приятная лень при мысли о том, что мы справились, притом неплохо, со всем, что требовалось от нас в эту счастливую ночь под знаком Необходимости. Облака разошлись, осталось бодрое сияние луны, и нам стало намного лучше. После сделанного всегда становится лучше.

Может быть, мы обращали слишком мало внимания на обволакивающую нас тьму, замкнувшись в коконе собственной радости, но вдруг услышали шорох, негромкое испуганное дыхание, а потом торопливый шелест ног. Прежде чем мы успели что-либо сделать, кроме как обернуться на звук, шаги затихли в направлении черного выхода темного дома, и дверь захлопнулась. Мы смогли лишь последовать за ними и увидеть через дверное стекло в молчаливом всеобъемлющем смятении, как стоявшая у обочины машина вдруг ожила и умчалась в ночь. Задние габариты горели, причем левый висел под странным углом, и мы успели разглядеть, что это старая «хонда» какого-то неопределенно темного цвета с огромным ржавым пятном на багажнике, похожим на большую металлическую родинку. Машина умчалась прочь, а в нашем животе стянулся ледяной едкий узел, когда невероятная, страшная правда, обжигая, вырвалась на поверхность, и паника хлынула, как невыносимо яркая кровь из свежей раны.

Нас увидели.

В течение долгой жуткой минуты мы просто стояли и смотрели в стекло, ошеломленные бесчисленными отголосками этой невероятной мысли. Нас застукали. Кто-то пришел сюда, неслышно и незаметно, и наблюдал, как мы, измученные и довольные, склонились над небрежно завернутыми останками. Скорее всего он увидел достаточно, чтобы распознать в странного вида кусках Валентайна, поскольку человек, кем бы он ни был, скрылся бегом, в ужасе, с быстротой молнии и растаял в ночи, прежде чем мы успели хотя бы вздохнуть. Возможно, он даже разглядел наше лицо. Во всяком случае, он многое видел, понял происходящее и убежал прочь, в безопасное место, наверное, чтобы позвать полицию. Быть может, этот человек звонит в полицию прямо сейчас, посылая по нашему следу патрульные машины арестовать нас… а мы торчим как вкопанные, в неподвижном отупении, согнувшись и глядя с раскрытым ртом вслед исчезнувшему свету фар, пораженные и непонимающие, словно ребенок, который смотрит знакомый мультик с субтитрами на иностранном языке. Нас ввдели… И наконец вслед за этой мыслью приходит страх, который побуждает нас приступить к действию, включить первую скорость и поспешно довести уборку до конца, а затем вынести из дома еще теплые свертки с плодами того, что было сделано этой ночью, совсем недавно такой дивной.