Дворянские поросята - [24]

- Ну, ладно. - Он что-то обдумывал. - Я разрешу поместить птиц, в соседнюю с вашей, комнату Гаврилы.., если вы оба пообещаете мне... не беспокоить нас вашим кашлем...

- Обещаем! - почти взвизгнул Нарбут и, с самоуверенно заблестевшими глазами, поднял клетку, книги и закрыл за собой двери заразного отделения.

В аптеке, Прокопыч уселся за стол, придвинул банку с пустыми капсулями и фарфоровую миску с растертым порошком, готовый заняться своим делом прерванным приходом Скурскюго.

Шурша своими, большого размера, шлепанцами, в больничном халате по колено, в приемную явился Дейнеко.

- Прокопыч, дорогой, выдайте мне из кладовой мои штаны. Сбегать за табаком - весь вышел. Гильзы есть, а набивать нечем.

- Вот это... уж никак... не могу, - сказал подразделениям, ставшим, серьезным фельдшер. - Строгий приказ... верхняя одежда больных воспитанников, сразу же, сменяется больничной... Не могу, что уж не могу... то и не могу.

Он замигал глазами, разведя ладони в стороны.

- Но почему? Скажите почему? Это идиотский приказ? - прицепился Дейнеко.

- Почему? Я вам скажу почему. Из-за одного неприятного случая. Присядьте. - Он указал Дейнеко на стул. - Надо рассказать все по порядку:

- Года два тому назад, три воспитанника из Второго Отделения, чтобы избежать неприятные для них дни в Гимназии, "заделались" больными и явились в больницу, захватив с собой пистолет-монтекристо, привезенный одним из них с Рождественских каникул. Еще до их осмотра доктором, они успели втроем запереться в ватерклозете и, открыв окно, поочередно, выстрелили несколько раз, по сидящим на дровах, галкам. Галки улетели. Охотники решили подождать прилета других...

Владелец пистолета, неосторожно перекладывая его из одной руки в другую, выпалил, почти в упор, в колено, рядом стоящего, компаньона по охоте.., тот, завизжав на всю больницу, прискакал на одной ноге в аптеку... Я, думая, что пуля монтекристо не ушла дальше кожного покрова, пытался выдавить ее наружу, но кроме, вогнанного ею, кусочка штанов и крови, ничего не вышло... Известили доктора и начальство...

Явился доктор и, запуская зонд в темную, кровавую дыру, в поисках пули, еще, час другой, промучил ревущего юнца... Альфред Германович отправил его в свое Богоугодное Заведение, в хирургическое отделение для операции.

По рассказу раненого, потом - ему было больнее всего переносить тряску пролетки извозчика по булыжной мостовой, хотя лошадь шла только шагом.

Операция под хлороформом в течение часа, была безуспешна. Пули не нашли... Директор Пансиона был в панике. Решили пока, отца, судью, где-то в далекой, северной Сибири, о несчастном случае с его сыном, не извещать, в надежде, что поиски пули все-таки закончатся успехом до тех пор, когда трехнедельная, почтовая доставка письма, с подробностями о ранении мальчика, известит его родителей.

Но тогда-то и был дан категорический, строгий приказ - всех поступающих в больницу Пансиона, обыскивать и переодевать в больничное белье и халаты.

Прокопыч замолчал и смотрел куда-то в угол комнаты, как бы видя себя там над простреленным колен-ком мальца...

- Ну, а дальше что? Что же было сделано потом? - допытывался Дейнеко, забывший свою проблему о недостачи табака.

- Потом? Потом, - подстреленного воспитанника отправили на пароходе, в сопровождении его воспитателя, в Киев, где, в то время, был единственный Рентгеновский Отдел при клинике Киевского Университета.

Рентгеновский снимок указал местонахождение пули, которая, благодаря выстрелу почти в упор, была вся вогнана в кость ноги.

Вторичная операция потребовала хирургического долота, чтобы выдолбить, эту малокалиберную пулю и кусок материи подштанников из кости.

После операции, страдавшего, более от последствий хлороформа, чем от операции, как таковой, воспитанника Пансиона положили выздоравливать в женскую общую палату клиники Университета Св. Владимира. В мужском отделении свободных коек не оказалось.

Что видел пострадавший, двенадцатилетний, юнец в женской палате, в течение полутора месяца его пребывания в ней, мне трудно сказать. Но судя по тому, насколько жадно, с блестящими глазами, слушали его - его сверстники, когда он вернулся в Пансион, то наверно он поведал им много-много, неожиданно-нового, прозаичного и, не совсем в пользу слабого пола, так как, часто, по словам других, его "лекция" прерывалась восклицаниями:

- Как хорошо, что за нами наблюдают воспитатели, а... не бабье!

Раненый пансионер стал героем среди своих однокашников и с гордостью, с немного преувеличенным трудом, волочил свою, несгибающуюся в колене, ногу, как ветеран, "боец с седою головой".

Прокопыч закончил свое повествование о "беспокойных" днях Пансиона, поднялся и пообещал послать больничного дядьку Гаврилу за табаком для Дейнеко.

Два-три часа спустя, фельдшер сидел в своей комнате, перебирая струны гитары и задумчиво глядел в окно, в котором, поверх невысокого забора, были видны, под деревьями парка, парочки на скамейках у летнего павильона.

В полуоткрытую дверь просунулось загорелое, скуластое, усатое лицо.

- Заходи, заходи, Гаврила. Давай попоем во славу законченного, рабочего дня, - пригласил Прокопыч Гаврилу; он отлично знал, по сузившимся, мигающим глазам и мокрым губам дядьки, что он только что выпил водки и запил ее, украденным из аптеки, рыбьим жиром: - бо воно, як селедец...