Дворец Посейдона - [13]

Тетя вынула из кармана передника сигареты и положила пачку перед ним.

«Знает, что не закурю», — подумал Миха.

— Не надо курить, — сказала тетя.

— Почему? — вызывающе спросил Миха и потянулся к коробке. — Почему это?

— Потому что не детское это дело, — спокойно ответила тетя.

— Извините, но сейчас уже больше нет детей! — сказал Миха и сам тут же подумал, какую сморозил глупость.

— Значит, детей больше нет? — так же спокойно переспросила тетя.

Миха чувствовал, что тетя этим спокойствием шаг за шагом снова возвращает свою пошатнувшуюся было власть. Именно этим спокойствием она одолевала его. Еще немного — и она станет с ним разговаривать, как с малышом из детского садика: «Какого цвета море, мой мальчик?» — «Синего!» — «Молодец! Ах, какой же ты молодец!» Он встал и вышел из кухни.

В коридоре у него снова закружилась голова, он пошатнулся и плечом ткнулся в стену. Больше он ничего не помнил.

Когда очнулся, лежал в постели. В комнате было темно, но он все же разглядел тетю, сидевшую за столом. На нее падал свет через уличное окно. Он закрыл глаза и сразу заснул. Потом проснулся. Не открывая глаз, почувствовал, что в комнате горит свет. Отец шепотом разговаривал с тетей. Сквозь сон этот шепот слышался ему громким разговором, и от этого он проснулся. Глаз он открывать не стал. Ему было стыдно перед всеми, в особенности перед тетей. Как видно, тетя его раздела, уложила в постель, а он ничего не почувствовал.

— Жара у него нет! — послышался голос тети.

«Они думают, что я болен. Они не верят, что я обыкновенный невоспитанный и наглый уличный мальчишка, хулиган. Я хочу быть таким… Хочу… Хочу курить, плеваться, бросаться камнями. Нет, ничего не хочу… Вот сейчас я закрою глаза, и все исчезнет… Ведь можно так заснуть, чтобы больше не просыпаться…»

Дверь хлопнула, это, наверно, отец вышел из комнаты. А Михе хотелось, чтобы он сидел у кровати, не сводя с него глаз, положив руку ему на лоб. Или же сидел бы так просто. Тетя погасила свет. Теперь можно было больше не притворяться спящим. Но он чувствовал на себе взгляд тети и еле сдерживался, чтобы не повернуться в ее сторону.

Спустя некоторое время тетя спросила его:

— У тебя болит что-нибудь?

Он не поверил своим ушам: неужели тетя обращалась к нему? Но в комнате, кроме них двоих, никого не было. Как она догадалась, что он не спит?

В комнате наступила напряженная тишина. Тетя явно ждала его ответа.

— Нет, — ответил он.

— Напугал ты меня, — снова сказала тетя, и голос ее доносился откуда-то издалека. Как будто Миха лежал на дне озера, в бархатистой бездне вод, а тетя сидела на берегу и разговаривала с ним. Голос ее, как легкие водоросли, колеблясь, опускался на дно и мягко прикасался к его телу. — Я ничего не сказала отцу, ему только этого не хватало. Я сказала, что тебя просто знобило и ты лег. Он сказал, чтоб я не отпускала тебя завтра в школу. У тебя ничего такого нет. Утром вскочишь и обо всем забудешь.

Тетя явно старалась подкупить его. А может, для того она и была создана, чтобы всем все прощать. Неужели у нее нет близких, что она переселилась сюда. Ради чего она это сделала? Бродит одна в опустевшей квартире или сидит перед радиоприемником и слушает, как поет отец. А впрочем, есть же такие женщины, которые охотно остаются с детьми, когда их родители уходят в кино, соглашаются ночью сидеть возле покойника или же развлекают больного разговорами. Ему стало жаль тетю: когда вернется мама, она так же неожиданно исчезнет, как и появилась. И потом о ней, вероятно, никто и не вспомнит. Ведь не знал же он до сих пор, что у него есть тетя.

В белой и солнечной палате в два ряда стоят койки. По проходу идет тетя. В палате тихо. У порога тетя на мгновение оглянулась и потом вышла и закрыла за собой дверь. Оказывается, сам Миха лежит в этой палате, у окна. Он вскакивает, отодвигает занавеску и выглядывает в сад. Он удивляется — сад покрыт снегом. А он был уверен, что сейчас весна.

Тетя медленно шла по снегу в длинном черном пальто, в соломенной шляпе с розовым бантом. Потом загремела железная ограда — больные высыпали во двор и стали колотить палками по железным прутьям. Потом раздался чей-то голос, вслед за ним женский крик. Миха открыл глаза. В комнате было темно и абсолютно тихо. Миха стал вслушиваться в тишину, уверенный, что здесь, где-то совсем близко, кто-то крикнул. Крикнул и умолк. Потому-то и стояла теперь такая глубокая тишина, которая колыхалась, как занавес, за которым кто-то укрылся. Через некоторое время на самом деле послышался шум.

«Мама вернулась!» — сердце так и ёкнуло, но он больше не хотел ошибаться и поэтому не вскочил с постели. Он протянул руку, взял со стола часы и поднес их к свету, проникающему через окно. Было половина третьего, оказывается, спал он долго, а думал, что лишь слегка вздремнул. В это время он снова услыхал шум и ясно различил голос отца. Тут он сразу вскочил и в ночной рубашке выбежал в коридор. Босой, он остановился у приоткрытой двери в столовую. Свет, падающий через открытую дверь, делил коридор сверкающей, тонкой, как папиросная бумага, перегородкой. Он протиснулся в щель, и никто не заметил, как он вошел в комнату. Он остановился на пороге и уставился прямо на мать, которая стояла у книжного шкафа, спрятав лицо в ладони. Отец смотрел в окно, тетя сидела и курила сигарету.