Дворец и монастырь - [95]

Шрифт
Интервал

Никогда еще не оказывал стольких милостей и такого доверия князю Владимиру Андреевичу царь, как теперь. Он сначала переменил его родовой удел на лучшие города. По-видимому, это была большая милость, но в сущности царь Иван Васильевич рассчитывал на то, что в новом уделе не знали, а значит, и не могли любить князя. Потом царь подарил князю место для дворца в Кремле и вверил ему в Нижнем Новгороде войско для защиты Астрахани. Однако, узнав, что в Костроме покорные царю жители встретили двоюродного его брата с хлебом солью, желая доказать свою преданность всей царской родне, он приказал привезти костромских начальников в Москву и казнил их. Тем не менее к князю Владимиру Андреевичу он продолжал относиться с лаской и так как прошла опасность войны, ласково звал его к себе из Нижнего. Князь Владимир Андреевич двинулся к слободе Александровой с женою и детьми. Он даже и не подозревал, что в это время одним подкупленным по приказу царя поваром сделан уже на него донос: повар, ездивший в Нижний Новгород будто бы за рыбою, купил там отраву и привез ее царю, объявив, что дал ему ее вместе с деньгами князь Владимир Андреевич для отравления царя. Ничего не подозревая, князь Владимир Андреевич приближался к слободе Александровой и остановился в одной из окрестных деревень, Слотине. Он дал знать царю о своем приезде. Вместо ответа в деревню поскакал целый отряд вооруженных опричников. Они окружили деревушку, как неприятельский лагерь, с трубным звуком и гиканьем. Царь был во главе их. Он послал к перепуганному князю Владимиру Андреевичу Василия Грязного и Малюту Скуратова, которые объявили, что царь приехал к князю не как к брату, а как к врагу.

— На жизнь государеву злоумышлял, — кричал всегда радовавшийся всяким казням Малюта Скуратов. — Повара с зельем к государю подослал, да изловили его.

Князь ужаснулся. У него и в помыслах не было ничего такого.

— Христом Богом клянусь, — стал он оправдываться, — и в помышлении не было! Какой повар? О каком зелье толкуешь?

— Нечего прикидываться! — сказал Малюта Скуратов. — Опоздал немного. Злодей-то во всем повинился.

Приволокли повара.

— Давал тебе зелье князь Владимир Андреевич? — стали допрашивать повара.

— Давал и пятьдесят рублев дал, чтоб царя извести, — смело ответил повар.

— Бога ты не боишься! — воскликнул князь. — Я не видал тебя никогда!

— Не видал бы, не давал бы зелья, — ответил повар, — а то и зелье, и деньги нашли у меня.

Князь Владимир Андреевич, его жена и дети разрыдались. Ничего они не знали, ни в чем не были виноваты. Это знали не одни они, но и Василий Грязнов, и Малюта Скуратов, и царь. Тем не менее их потащили к царю Ивану Васильевичу. Он встретил их мрачным взглядом, злобно усмехаясь в ответ на их вопли. Они упали перед ним на колени, моля о пощаде себе и своим людям, клялись в невинности и обещали постричься навек в монастырь.

— Ты искал моей жизни и короны, — крикнул царь. — Радовался, что мой смертный час наступал, подкупал людей против моего сына идти. Не удалось тогда, так теперь извести меня задумал. Ты приготовил мне отраву, так пей же ее сам.

Несчастного князя посадили с женой и дочерью за стол и принесли яд.

— Пей! — приказывал царь.

Князь отказался и обратился к жене.

— Я должен умереть, но не могу быть сам себе убийцею! — проговорил он.

Княгиня Евдокия Романовна из рода Одоевских отерла слезы и твердо сказала мужу:

— Друг мой, ты не сам налагаешь на себя руки. Тебя губит тот, кто дает тебе отраву. Если уже умирать, то лучше от руки царя, чем от руки палача. Бог отмстит на страшном суде за невинную кровь.

Эти слова подействовали на князя. Он взял стакан, помолился и выпил яд. То же сделали его жена и дочь, княжна Евдокия Владимировна. Отрава начала действовать. Несчастные страшно страдали. Царь Иван Васильевич, сидя на скамье, наслаждался их муками. В его уме бродили воспоминания о том, как интриговал князь Владимир Андреевич в свою пользу во время его болезни. Попадись в руки князя власть, он всех бы перевел, кто был близок к царю. Теперь за этот грех и платит. Когда ни в чем на этот раз неповинные мученики скончались, он приказал позвать боярынь и служанок княгини Евдокии. Они были горячо преданы умной и доброй госпоже.

— Вот трупы моих злодеев! — проговорил царь. — Слуги вы их, но из милосердия дарую вам жизнь!

Произошло нечто неожиданное. Женщины начали кричать:

— Не нужна нам твоя милость, злодей проклятый!

— Терзай нас! Легче нам умереть, чем твою милость принять!

Их раздели донага и расстреляли. Тотчас же был отдан приказ утопить в Шексне когда-то отличавшуюся честолюбием и потом ушедшую в монастырь мать князя Владимира Андреевича, монахиню Евдокию. Заодно утопили и вдову князя Юрия Васильевича, знаменитую своим благочестием и добротою инокиню Александру, которую когда-то царь Иван Васильевич и любил, и уважал. А вместе с этими женщинами утопили какую-то инокиню Марию, тоже знатного рода, и с нею еще двенадцать человек.

Чем больше приносил царь Иван Васильевич кровавых жертв, тем сильнее убеждался он сам, что его все еще окружают изменники и предатели. Не было уже почти никого, кому бы он верил. Он начинал коситься на самих опричников. Смерть ненавистной всем татарки царицы Марии Темгрюковны была приписана им отраве. Постоянно помогавший ему в составлении отрав голландский врач Бомелий, занимавшийся в то же время астрологией, нашептывал ему, что он окружен изменниками, предателями и злодеями. Охваченный страшным душевным недугом подозрительности, царь в отчаянии, дрожа за свою жизнь, уже писал английской королеве Елизавете о том, что он, гонимый своими подданными, хочет бежать в Англию, и королева обещала дать гонимому царю приют у себя в государстве. В это-то страшное время какой-то бродяга с Волыни, потерпевший наказание в Новгороде, написал от имени архиепископа Пимена и знатных новгородцев письмо к Сигизмунду-Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что новгородцы отдаются Литве. Этого было достаточно для начала страшного новгородского погрома. Тотчас же послали в Новгород искать изменную грамоту, нашли ее по указанию доносчика, и поход на Новгород был решен. Новгородского заступника и ходатая, Филиппа, уже не было около царя Ивана Васильевича. Царь, все опричники, масса боярских детей отправились в путь. Проезжать приходилось по тверским землям, и царь припомнил, что в былые времена тверское княжество оказывало непокорность московским великим князьям и нередко боролось с Москвою. Это было давно, но царь Иван Васильевич решился расплатиться и за эти давно минувшие исторические события, залив кровью свой путь по тверской области. Первый город на пути, Клин, подвергся разграблению и убийствам. Затем все двинулись в Тверь. Город окружили войском, а сам царь поместился на отдых в одном из окрестных монастырей. Тотчас же отделился от всей царской свиты Малюта Скуратов и таинственно куда-то поехал в сопровождении нескольких спутников. Никто не знал, какое поручение было дано ему царем Иваном Васильевичем. Он держал путь на Отрочь-монастырь.


Еще от автора Александр Константинович Шеллер-Михайлов
Джироламо Савонарола. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Лес рубят - щепки летят

Роман А.К.Шеллера-Михайлова-писателя очень популярного в 60 — 70-е годы прошлого века — «Лес рубят-щепки летят» (1871) затрагивает ряд злободневных проблем эпохи: поиски путей к изменению социальных условий жизни, положение женщины в обществе, семейные отношения, система обучения и т. д. Их разрешение автор видит лишь в духовном совершенствовании, личной образованности, филантропической деятельности.


Поврежденный

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Под гнетом окружающего

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов [30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же] — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Чужие грехи

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Милые бездельники

ШЕЛЛЕР, Александр Константинович, псевдоним — А. Михайлов (30.VII(11.VIII).1838, Петербург — 21.XI(4.XII). 1900, там же) — прозаик, поэт. Отец — родом из эстонских крестьян, был театральным оркестрантом, затем придворным служителем. Мать — из обедневшего аристократического рода.Ш. вошел в историю русской литературы как достаточно скромный в своих идейно-эстетических возможностях труженик-литератор, подвижник-публицист, пользовавшийся тем не менее горячей симпатией и признательностью современного ему массового демократического читателя России.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.