Двор. Книга 3 - [16]

Насчет танков майор подтвердил: танки на улицах были. Стреляли?

— Не знаю, товарищ полковник, — сказал майор.

— Понятно, не знаешь. А Берия с ребятами нашими встречался? Я в сорок втором, в августе, видел его с генералом Тюленевым в штабе Закавказского фронта. Положение, сам знаешь, какое было в те дни. Берия прибыл не один, говорили, своих людей привез. Помню, и сын его был с ним, с виду пацан, лет шестнадцать-семнадцать. Серго. Генерал Тюленев, командующий фронтом, хлопал по плечу хлопца, прижимал к себе, как своего. Берия, в шутку, кулаком грозил то ли сыну, то ли генералу. С юмором получилось. Тепло. У грузин это, знаешь, в натуре: душевность такая, сердечность. Но с генералами, говорили, круто держался. И Тюленеву, командующему, хлопцы рассказывали, разгон давал. По-сталински.

Полковник засмеялся. Андрей Петрович улыбнулся, видно было, что сцена встала перед глазами, и дал свое объяснение: Берия был представителем ставки, от самого товарища Сталина, соответственно и функции. Какая картина была в Берлине, когда приезжал Берия, Андрей Петрович сказал, что сам Лаврентия Павловича не видел, от других офицеров тоже ничего в этом плане не слышал. А что генерала Чуйкова, главнокомандующего советских войск в Германии, отозвали в Москву и назначили верховным комиссаром в Германии Семенова, который до того был политическим советником Советской контрольной комиссии в Германии, это известно всем из газет. Семенов — человек с опытом, работал в органах, до войны был советником полпредства в Германии. Гитлера, развел руками Андрей Петрович, видел живьем, в полный рост.

Полковник предложил чаю, сообщил гостю, что имеется электрический чайник и киловаттный кипятильник, кипятильником вдвое быстрее, можно и по маленькой за встречу, бутербродец готов, один на двоих, разделим по-братски. Майор сказал, и так уж сколько времени отнял, полковник махнул рукой, это там, у немцев, время — деньги, а у нас, у русских, слову, которое от сердца, самая высокая цена.

— Ну, майор, за встречу! И, как говорит мой сосед Сеня, пусть наши дети не боятся паровоза!

После военкомата Андрей Петрович немного погулял по городу. Вышел на бульвар, постоял у памятника Ришелье, бронзовый Дюк, всегда с рукой, протянутой в сторону моря, звал своих одесситов не то в море, не то за море, в неведомые края, к незнакомым людям, которые и сами бы рады в гости, да не знают дороги и ждут спокон веков тех, что в чтении звезд мастера и под парусом искуснее ходят.

Дети бегали по газонам, матери одергивали их, кричали, что из-за них штраф будут платить, и сами забегали на газоны.

Андрей Петрович сколько раз прежде бывал на бульваре, а сегодня как будто в первый раз увидел эту возню, услышал визг детей и материнские окрики. Теперь, когда ни придешь сюда, а будет все это: и завтра, и послезавтра, и через год, и через десять. Эти подрастут, придут другие, мамы станут бабушками… А сам-то? Да и сам-то…

— Тьфу! — сплюнул майор. Из-за спины раздался окрик:

— Чего плюешься? Ну чего плюешься, спрашиваю… Андрей Петрович обернулся, глазам не поверил:

— Матвей! Ты?

— Товарищ майор, капитан Фабрикант прибыл по вашему приказанию!

— Ну, Мотька! Ну, штукарь! — майор Бирюк взял капитана Фабриканта в охапку и тискал, пока тот не изловчился и сам не захватил майора в охапку.

Дети смотрели во все глаза и хором, как по команде, закричали:

— Дядя, дядя, а кто сильнее?

Матвей ткнул пальцем в сторону майора:

— Кто главнее, тот и сильнее. Он главнее.

На углу Екатерининской и Греческой спустились в погребок, взяли по стакану портвейна, потом еще по стакану, посуду поставили на бочонок, посетители, кто стоял поближе, оглядывались на майора, один, видно было, крепко под градусом, потряс руками над головой и закричал сиплым голосом: «Виват кавалеру Золотой Звезды! Виват!»

Публике не понравился хмельной виват, она тут же откликнулась в несколько голосов:

— Боцман, ты не на Привозе! Веди себя культурно. Боцман низко наклонил голову, прижал руку к сердцу и объявил, что приносит свой пардон.

Майор Бирюк поначалу нахмурился, Матвей, наоборот, развеселился, и теперь, после пардона, который публично принес боцман, оба смеялись и кивками головы дали боцману знать, что пардон, принесенный им, принят к обоюдному удовлетворению сторон.

Спустя минуту оказалось, однако, что сцену с пардоном боцман истолковал по-своему, поднял перед собою стакан и объявил, что сам он фронтовик, брал Берлин, каждый второй здесь фронтовик, и надо выпить за товарища Сталина, чтоб ему было хорошо на том свете, и за Георгия Маленкова, сына Максимилианова, и за первого друга его Лаврентия Берию, чтоб нам всем было хорошо с ними на этом свете.

Первое желание у Андрея Петровича было одернуть бузотера, который, скорее всего, самозваный фронтовик, Берлин видел только в кино, вызвать милицию, потребовать документы, но Матвей тут же стал подталкивать к выходу, боцман кричал вдогонку, чтобы вернулись, он хочет предъявить документы и показать медали, чтоб люди могли увидеть своими глазами.

Мотя, когда поднимались по ступенькам на улицу, стал объяснять, что боцман в самом деле фронтовик, имеет медаль «За взятие Кенигсберга», а насчет Берлина прибавил для весу.