Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания - [137]

Мне незачем присоединяться к Вашему мнению относительно представительного строя, ибо я всегда был того же мнения. Он не годится для великой державы нашего материка. Это экзотическое растение, которое на этой почве может лишь зацвести ненадолго, но никогда не принесет плодов. Армия всегда нарушит равновесие власти, а защита границ требует содержания очень сильной армии. Конституционное правление, конечно, соединяет в себе большие преимущества, но оно подходит только к островному государству и, как Вы правильно выражаетесь, к небольшому народу.

Но, дорогой граф, что я читаю, Ваше письмо или волшебную сказку? Вырывание каналов и прудов; высушивание болот; устройство шлюз; вырубка лесов; нивелировка земель; постройка маленького дворца; руку на сердце — это сон, о котором Вы мне рассказываете, ибо если это действительность, то где же Вы находите время и деньги, чтобы совершать такие чудеса? Ах, Вы должны обладать жезлом Армиды, чтобы перенести в Швейцарию, в один миг, английский парк, азиатский дворец и пр. и пр., или таким волшебным жезлом, который открывает сокровища, спрятанные в глубине земли[391]. Волшебник в Вюлльеране, чародей в Париже, Вы распространяете очарование везде, где Вы останавливаетесь. Я надеюсь, что Пломбьер, который я всегда так любил, тоже воспользуется Вашей сверхъестественною силою, и что Вы эту лощину превратите в долину Темпе. Но что я желаю прежде всего — это, чтобы купанье и воды в Бюссоне оказались для Вас целебными и сделали бы для Вашего здоровья то же, что природа сделала для Вашей любезности. Какую Вы тогда приобрели бы крепость!

Моя дочь посылает Вам тысячу поклонов; она была больна, но теперь вполне поправилась и в конце этой недели едет в деревню. Как мне будет недоставать ее! Ибо я тогда буду один, совсем один. Сжальтесь же над стариком-отшельником и утешьте его Вашей любезной и пикантной перепиской. Вы обязаны, дорогой граф, дать это доказательство интереса человеку, который Вас больше всех почитает и любить.

4

9 июля 1816 г.

Не знаю, дорогой граф, живы ли Вы еще или умерли. Верно только то, что одно из посланий Вашей Милости не дошло до Елисейских Полей, что вызвало во мне опасение, не отправился ли его автор на тот свет.

Но, к удовольствию и радости Вашего покорнейшего слуги, он третьего дня получил Ваше второе письмо…

Я Вам много благодарен за Вашу любезную переписку. Вы так часто меняете Ваше местопребывание и Ваши проекты, что мне еще долго придется выражать Вам свою благодарность письменно, между тем как я надеялся принести ее Вам лично. Я, конечно, очень люблю читать Ваши письма, но все же предпочитаю слушать Вас и при этом глядеть на Вас. С Вами предметы для разговоров неисчерпаемы, начиная с политики кабинетов и кончая клубной болтовней; Вы владеете всеми этими предметами и, увеличивая интерес одних, изощряете пикантность других…

Когда еще никому не приходило в голову думать о женитьбе Людовика XV на Лещинской, она жила в стесненных обстоятельствах со своим отцом в Вейссенбурге. Последний каждый вечер ужинал и напивался с герцогом Буттвилем, командовавшим полком в этом городе. Его польское Величество регулярно заканчивал эти ужины рассказом о своих неудачах. Однажды герцог, сильно опьяневший, с осовелым взглядом самым трогательным голосом крикнул: «Замолчи, бедный мой король, ты мне надоел со своими несчастьями!»

И вот я вполне хладнокровно хотел бы им сказать: «Замолчите, Вы мне надоели с Вашей конституцией!» …И приверженцы, и враги ее мне одинаково несносны; как бы ни был интересен и важен предмет, но говорить о нем беспрестанно — становится пустословием. Поэтому не ожидайте от меня никаких рассуждений по этому поводу. Я ограничусь следующими словами: утверждают, что необходима хартия — хорошо, но позвольте же ее пересмотреть, изменить и выяснить, где нужно. Одна Минерва вышла из головы Юпитера во всеоружии. Как бы хороша ни была голова моего короля, ее все же нельзя сравнить с головой бога. Подумайте, что Его Величество уделил только два дня на то, чтобы сочинить и изложить этот закон, который я называю поэтому Компьенньским экспромтом. Не оставляйте же его в сыром виде, как тепличный плод; в этих скороспелых и искусственных растительных образованиях содержится больше воздуха, чем вещества. Я желал бы, чтобы они дозрели на лоне природы, и я боюсь, что этого именно не достает нашей хартии. А добродушная природы смеется над этими препятствиями и не допускает нарушения своих прав.

Наши поля в этот момент представляют тому лучшее доказательство; они обещают самый обильный урожай, несмотря на проливные дожди, затоплявшие землю. Если они и не потопили мою дочь, я все же думаю, что она была забрызгана грязью до самых ушей. Вот уже три недели, как она не выходит из этой грязи, превратившей всю нашу провинцию Бри в одну лужу. Но моя дочь при этом цветет и полнеет, судя по ее письмам, и я этому радуюсь, ибо здоровье — все, что ей осталось на свете, а мне осталось только дитя. Благодаря ей одной и ради ее я переношу бремя этой жизни. При семидесятишестилетнем возрасте, да к тому же при ревматизме — какой смысл имеет это существование? Но моя дочь, моя дочь! — я убеждаю, себя что мои дни тебе нужны… Итак, надо жить, жить и для того, чтобы ценить Вашу дружбу и пользоваться ею; и если Вы мне уделите частичку этой дружбы — это будет лишь уплаченный по справедливости долг за те чувства, которые Вы мне внушаете.