Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания - [13]

Французская писательница мадам де-Сталь — одна из примечательных фигур, удостаивавших графа Федора своей дружбой. Личность европейского масштаба, она принадлежала к родоначальникам французской романтической школы. Жила в то время, когда так много места отводилось политике. Она была дочерью известного государственного и политического деятеля, министра финансов при дворе Людовика XVI Неккера, дом которого являлся средоточием самых образованных и известных людей, была непосредственным свидетелем тех событий, которые сотрясали Францию в канун революции, ибо ее отец был одним из их участников.

Ее литературная слава была огромна. Карамзин первым в России оценил ее писательский дар и перевел для русского читателя ее повесть «Мелина». Ее литературно-поэтические пристрастия (а письма к Головкину — свидетельства тому) с очевидностью говорят о тяготении к женским образам, порожденными мифологией и отразившимися в древнегреческой трагедии. Это — женские характеры, исполненные высокого героизма, нежной любви, превосходившие мужчин силою воли, яркостью чувств. Созданные ею популярные женские образы — Коринна, Дельфина отражали и биографию их создателя.

Но ее литературное творчество было одной из сторон ее личности. Политическое чутье и кругозор ставили ее в центр культурной и общественно-политической жизни Парижа. Ее общества искали, ее сочинениями зачитывались. Ее суждения о французской революции — посмертно изданный трактат «Considérations sur les principaux événements de la revolution» («Соображения по поводу основных событий французской революции»), в частности, были интересны Пушкину, который использовал их в своих штудиях над историей французской революции.

Ее салон в Париже принадлежал к одному из самых оппозиционных Наполеону, в нем собирался весь спектр цветов оппозиции. Она сама была сторонницей либерально-буржуазной республики по образу Соединенных Штатов Америки. Эта одна из самых умных женщин века претендовала на то, чтобы стать вождем либеральной партии[30]. В те годы ее единомышленником был знаменитый писатель и политический деятель Бенжамин Констант, с которым ее долгие годы связывали самые тесные, под конец, тяготившие его, отношения.

Наполеон дважды высылал ее из Парижа. Ее появление в Санкт-Петербурге в 1812 г. было своего рода сенсацией. Александр I удостоил знаменитую изгнанницу продолжительной беседой, в которой они сошлись в оценке Наполеона. В своих воспоминаниях «Dix annues d’Exil» («Десятилетнее изгнание») она опишет свои встречи в России, которую она оставила, по словам Пушкина, «как священное убежище, как семейство, в которое она была принята с доверенностью и радушием». «Исполняя долг благородного сердца, — как писал Пушкин, — она говорит о нас с уважением и скромностью, с полнотою душевною хвалит, порицает осторожно, не выносит сора из избы»[31].

Мадам де-Сталь было интересно общество графа Федора, она дорожила им, ибо это была среда их интеллектуального взаимопонимания. И, когда она пишет ему: «Ваше отсутствие — большое горе не для сердца, а для ума. Где Вы — там движенье и жизнь, которые исчезают вместе с Вами» — это не светская любезность, и данный ею портрет Головкина подтверждает это.

Небольшое, изящное письмецо писательницы де-Суза, тем не менее содержит в себе отголоски как ее добрых отношений с графом Федором, так и трагических событий в ее жизни. Романы популярной писательницы имели успех в России, ими зачитывались Карамзины: «Читаем романы г-жи де Сузы, — пишет в одном из своих писем императрице Елисавете Алексеевне Карамзин, — и я все еще плачу как ребенок»[32]. Для русских писательниц считалось лестным быть прозванной «российской де-Суза». Получив похвальное письмо от Головкина по поводу вышедшего романа «Евгения и Матильда» (1811), она упоминает о своем сыне Карле. Между тем, за этим стояла история ее жизни: замужество за графом Флао, казненным во время революции на гильотине. Она была вынуждена бежать с сыном за границу, где перебивалась литературными трудами, став впоследствии известной писательницей под фамилией второго мужа маркиза де-Суза.

Пожалуй. наиболее парадоксальной фигурой в числе лиц, с коими общался Головкин, был граф Каподистрия. Крупный государственный и политический деятель Греции обратил на себя внимание Александра I, и был приглашен в Россию. Его антифранцузские настроения, истоки которых восходили к годам французского протектората над Ионическими островами (он был статс-секретарем республики по иностранным делам) повлияли на его решение и он в 1809 г. приехал в Россию. Каподистрия ценил русское покровительство, связывая с ним надежду на обретение независимости своей родины. Соединяя в себе качества умелого дипломата и хорошего администратора, сделал для России много полезного. К примеру, им, по поручению Александра I, был разработан проект управления присоединенной к России Бессарабской области.

В данном случае нам интересен тот период его деятельности, который привел его в Швейцарию. Им было получено от Александра I одно весьма важное дипломатическое поручение — склонить Швейцарию, после битвы под Лейпцигом в 1813 г., отделиться от Наполеона, обеспечив тем самым союзным войскам свободный проход по альпийским ущельям. В этой связи он был отправлен в Цюрих в качестве полномочного посланника России при швейцарском сейме. Успешно выполнив это поручение, Каподистрия еще недолгое время оставался в Швейцарии в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра. Скорее всего знакомство Головкина с Каподистрия произошло в начале его дипломатической миссии. Они продолжали встречаться и тогда, когда Каподистрия в должности статс-секретаря России по иностранным делам бывал в Швейцарии и навещал графа Федора. Помимо того, их связывала переписка. Одно из его писем Головкину из Цюриха (11 апреля 1814 г.) как раз посвящено этому политическому событию, а также вопросу о положении Швейцарии. Как и в последующих письмах, он делится с графом Федором своими соображениями по поводу статуса стран в постнаполеоновской Европе, места России. Характеризуя одно из своих пространных посланий Каподистрия написал: «В нем говорится о моем возрасте, о моих принципах, о моем навыке в делах республик…» и тому подобное. Нужно подчеркнуть, что содержание их переписки противоречит расхожему мнению о легковесности графа Федора, который, судя по всему, давал достаточно дельные советы, принимаемые статс-секретарем к размышлению.