Двор чудес - [21]
— Ни на что! — еще раз сказал Доле.
— Еще замечу вам, — продолжал Ле Маю, — что я приказал принести к вам в камеру стол, чернильный прибор, бумагу, так что вы можете писать, если вам угодно…
— Благодарю вас. Когда я предстану перед судом?
— Судья назначил на вторник.
— Благодарю, — опять сказал Доле.
Была суббота.
— Могу ли я сообщить семье, что в этот день меня будут судить? — спросил Доле.
— Так пишите, пишите! — настойчиво ответил Ле Маю.
Доле кивком дал знать, что подумает.
Как все заключенные, не имеющие связи с внешним миром, заживо погребенные в склепах, куда не проникают звуки жизни, он думал, что забыт всем миром, кроме родных.
На самом деле в Париже только и говорили, что о грядущем суде. Знали, что судить будут большого ученого.
Но Доле понятия не имел о шуме, поднявшемся вокруг его имени. Он с тоской думал, как подать о себе весточку семье.
Ле Маю без труда мог бы утешить его хотя бы в этом. Но Ле Маю был настоящим тюремщиком; он счел бы, что нарушил долг, если бы дал заключенному хотя бы самое слабое, смешанное с печалью утешение. Да и пришел-то он больше для того, чтобы нагулять себе аппетит: уже подходил час обеда.
Мы видели, каким весельчаком был наш консьерж Консьержери. Он любил от души посмеяться и полагал, что, насмеявшись, лучше обедаешь. Так оно и есть.
А ничто не веселило Жиля Ле Маю больше, чем побледневшее вытянувшееся лицо несчастного, которому приносили дурную весть. И он, заранее прыская и еле сдерживаясь, чтобы уже не расхохотаться, сказал узнику:
— Только поскорей пишите, сударь, если вам есть о чем писать. Сдается мне, через недельку вы пера в руках уже не удержите.
— Отчего же? — спокойно спросил Доле.
— Как «отчего»? Разве ж на том свете можно писать?
И вообразив себе покойника с пером в руках, тюремщик нашел это до того смешным, что уже не смог удержаться.
Он хохотал, а Доле серьезно глядел на него.
— Простите меня! — выговорил Маю, утирая слезы с глаз. — Ой, право, не могу!
— Так вы полагаете, — спокойно спросил Доле, — что меня приговорят к смерти?
Ле Маю вылупил глаза и чуть было не расхохотался снова.
— Да вы с Луны, что ли, свалились? — сказал он. — Еще бы не приговорили! Я своими глазами видел приказ присяжному парижскому палачу заготовить хороший столб с двумя добрыми веревками, сухого хвороста, факелы — все, что положено. Вы уж не бойтесь, обслужат вас как важную персону!
— Так меня сожгут! — воскликнул Доле, не сдержав содрогания.
— Сожгут? — сказал Ле Маю, сообразив, что наболтал лишнего. — Ну, это только так говорится. Отчаиваться пока что рано. А может, этот хворост заказали для кого-то из тех, кто сидит в Шатле. Ну, будьте здоровы!
Оставшись в камере один (три вооруженных стражника для него уже не шли в счет), Доле принялся в задумчивости ходить от стены к стене. Дни и ночи он так расхаживал, думая то о Лойоле, чьей невинной жертвой стал, то о короле, который подло выдал его, иногда задерживаясь умом на какой-нибудь философской проблеме и только всячески изгоняя образы жены и дочери (когда он думал о них, то чувствовал, что сил больше нет).
Смерть его не страшила. Что касается страданий на костре, то он, пожалуй не повторял притворную мудрость древних стоиков «страдание — только слово», но был тверд духом.
Он присел на табуретку за столик и закрыл лицо рукой.
— Меня сожгут… — прошептал он.
Его сотрясло содрогание.
«Почему? — думал он. — Положим даже, я заслуживаю смерти, но разве не могли убить меня без мучений? Почему те, кто объявили себя служителями Бога любви, настолько сами жестоки? Взять живого человека и обречь его на такие муки: поставить на груду хвороста и поджечь!»
Рука его упала на стол. Он машинально взял перо. Множество мыслей волновало его. Он начал писать:
«Это мои последние мысли. Последнее усилие разума, который вскоре погаснет. Быть может, эти строки попадут в руки людей справедливых. Быть может, бумагу эту разорвут. Я только непременно хочу думать, что позже меня прочтут.
Итак, с могильного порога я обращаюсь к людям. Костер — моя кафедра. Меня сожгут! Сожгут заживо! Что претерпит плоть моя — не знаю.
Не знаю и того, какие вопли агонии вырвутся из груди моей, когда в исступленье, среди языков пламени, я уже не смогу отвечать за свою мысль.
Истинный вопль осужденного — здесь, на этой бумаге.
Итак, вот чего я желаю. Ни в каком дурном деле я невиновен.
Как далеко ни вглядываюсь я в свою жизнь с трепетом и дотошностью беспристрастного судьи — не нахожу в ней никакой настоящей вины. Я любил людей, братьев моих. Я старался показать им, что есть некий светоч, ведущий их к счастью сквозь мрак того мира, в котором мы живем. Имя этому светочу — Наука.
Итак, я по мере сил сеял кругом семена науки, то есть света, чтобы, насколько возможно, рассеять мрак, то есть невежество.
Я не отвращался от тех, кто имел счастья менее моего. Я не взирал неумолимым взором на чужие проступки. Я думал, что высшее слово человеческой мудрости, роковой исход науки, мысли и жизни — это терпимость.
Если бы в роде людском одни жалели других, если бы раскрылась лучезарная, великолепная мысль о братстве, которую прозревал Христос, человечество решило бы проблему земного рая.
Париж, 1314 год. На французском троне король Людовик X Сварливый, бездарный правитель из династии Капетингов, отдавший власть в государстве своему дяде – графу де Валуа. Его жестокий соперник – Ангерран де Мариньи, первый министр королевства – всеми силами пытается сохранить для себя привилегии времен Железного короля Филиппа IV. В стране царят бесчинства и произвол. Бакалавр из Сорбонны Жан Буридан и его отважные друзья объявляют войну двору Капетингов и лично Маргарите Бургундской, коварной властительнице, для которой не существует ни преград, ни угрызений совести.
Легенда о Нельской башне – одна из самых страшных загадок французской истории. Говорят, что во времена правления сына Железного короля Филиппа IV неподалеку от стен башни парижане вылавливали в Сене не только рыбу… Знаменитый французский писатель Мишель Зевако (1860–1918), чьи романы известны в России благодаря фильмам с участием Жана Маре и других замечательных актеров, дает свою версию драматических событий, произошедших в начале XIV века при дворе Капетингов, самой длинной династии французских королей. Роман «Тайны Нельской башни» публикуется на русском языке впервые.
XIV век, Франция. Эпоха царствования Людовика X. История Нельской башни — что может быть ужаснее и невероятнее? Все, кто переступал порог этой мрачной цитадели, чувствуют веяние смерти. Чувствуют это дерзкий Буридан и его отчаянные друзья, чувствуют суровый министр Агерран де Мариньи и его опасный соперник граф де Валуа. Чувствуют и король с королевой. Кому-то из них суждено погибнуть. А быть может, и всем. Средневековая фреска Мишеля Зевако подошла к развязке. «Буридан» завершает трилогию «Тайны Нельской башни». На русском языке публикуется впервые. При создании обложки использовал изображение франкоязычного издания.
Шевалье де Пардальян, которому уже за пятьдесят, появляется в Париже, чтобы отыскать своего сына, много лет назад похищенного неизвестным у служанки принцессы Фаусты.Юношу зовут Жан, и он оказывается известным дуэлянтом и задирой — дерзким, но благородным.Пардальян наконец находит сына и посвящает его в тайну огромного клада, спрятанного когда-то принцессой Фаустой в старинном монастыре на Монмартре.
Париж, 1616 год. Францией правит малолетний Людовик XIII. На фоне заговоров, устраиваемых принцем Конде, герцогом де Гизом и внебрачным сыном короля Карла IX – Карлом Ангулемским, разворачиваются приключения, участником которых является молодой французский дворянин шевалье де Капестан.Роман «Капитан» – своего рода завершение десятитомной эпопеи Мишеля Зевако «История рода Пардальянов». Именно «Капитан» снискал самую большую популярность у читателей, был экранизирован, а главную роль сыграл известнейший актер французского кино Жан Маре.
Мишель Зевако (1860–1918) — известный во Франции писатель, продолжатель традиций Александра Дюма, Эжена Сю, Поля Феваля. Десять из его многочисленных романов посвящены истории рода Пардальянов. Перед читателями один из них.Вместе с главным героем романа, отважным шевалье де Пардальяном, мы попадаем в водоворот дворцовых интриг Екатерины Медичи и ее окружения, приведших к трагическим событиям Варфоломеевской ночи. Мы встретимся с прелестными женщинами и благородными мужчинами, с истинным великодушием и низким коварством, с предательством, верностью и всепобеждающей любовью.
Ее королевское Высочество принцесса Кентская, член Британской королевской семьи – не только высокопоставленная особа, но и талантливый исследователь и рассказчик. Она по крупицам собирает и восстанавливает историю своего рода, уходящего корнями в седое средневековье. «Ртуть» – третий том Анжуйской трилогии, действие которого разворачивается во Франции в XV веке. История жизни знаменитого Буржского купца Жака Кера поистине удивительная. Его смело можно назвать самым успешным предпринимателем в истории средневековой Европы и родоначальником капитализма.
Данное произведение является продолжением романа «Операция «ЭЛЕГИЯ». Сентябрь 1941 года. Жестокая война набирала свои смертоносные и разрушительные обороты. Все лето, несмотря на отчаянное сопротивление Красной армии и понесенные большие потери, немецко-фашистские войска продвигались к Москве. Руководством СССР было принято решение о переброске хранившегося в Москве стратегического запаса драгоценных металлов вглубь страны. Главный герой Ермолай Сергеев, выйдя из госпиталя, становится участником спецоперации под кодовым названием «Призрак». Многие силы, включая иностранные, хотели бы заполучить масштабный золотой запас страны.
Этот город лишил Григория Ласкаря всего. Здесь, в родных стенах, его объявили предателем, отняли его гордое имя, подвергли постыдной экзекуции и навеки изгнали на чужбину. И после этого, один из лучших и благороднейших сыновей Константинополя, он, назвавшись Зораном из Рагузы, был вынужден стать наемником – сражаться в чужих войнах за чужие деньги. Но вот грянул 1453 год – орды османского султана Мехмеда хлынули на его город. И Григорий, потомок императорской фамилии, забыл прежние обиды. Константинополь не должен пасть! Даже если скоро его будут называть не Константинополь, а Армагеддон…
С изрядной долей юмора — о серьезном: две остросюжетные повести белгородского писателя Владилена Елеонского рассказывают о захватывающих приключениях советских офицеров накануне и во время Великой Отечественной войны. В первой из них летчик-испытатель Валерий Шаталов, прибывший в Берлин в рамках программы по обмену опытом, желает остаться в Германии. Здесь его ждет любовь, ради нее он идет на преступление, однако волею судьбы возвращается на родину Героем Советского Союза. Во второй — танковая дуэль двух лейтенантов в сражении под Прохоровкой.
Желая успокоить индейцев, грозящих беспорядками, правительство США начинает программу «Невесты для индейцев», в рамках которой женщинам, физически здоровым и способным по возрасту к рождению и воспитанию детей, предлагают пойти на брак с шайеннскими воинами. Чтобы сохранить этот план в тайне, для участия в программе привлекаются женщины, находящиеся в тюрьмах, психиатрических больницах и трудных жизненных обстоятельствах.
Майским утром 1501 года по Флорентийской дороге, ведущей в Город Городов, ехал всадник… Представьте себе Дон Кихота в возрасте двадцати четырех лет, Дон Кихота без доспехов, без лат и набедренников, камзол его не раз штопался, а на замшевых сапогах кое-где виднеются заплаты. Но выглядит всадник горделиво: тонкие усики, закрученные вверх, живые глаза и выражение простодушной веселости, лучившейся на лице, – неотъемлемые признаки, по которым можно сразу определить гасконца или парижанина, родители которого были родом из Гаскони. Достойный земляк героев Дюма, бесстрашный шевалье де Рагастен, прибывает в Рим, солнечный город, скованный ледяным, почти мистическим ужасом.
Король Франции Франциск I спятил. Шутка ли, в свои пятьдесят влюбиться в семнадцатилетнюю! Все придворные готовы кивать и поддакивать нестареющему монарху, лишь шут Трибуле не весел. На его всегда улыбающемся лице затаился страх.Пока в Лувре решают, кто больший дурак – король или его шут, в Париж, город своего детства, возвращается шевалье де Рагастен. Его цель – найти и вернуть то, что он потерял. Рагастен знает, где искать, но при всей своей силе и отваге понимает – сделать это в одиночку практически невозможно.