Двор чудес - [14]

– Я ненавижу тебя. Я буду ненавидеть тебя до самой твоей смерти. Ты – гадина, ты заставила вынуть у меня из кока гребень!

Гребень и вправду был в Лелькиных волосах. Там еще были свечки, на которые Фаина накручивала Лелькины локоны, чтобы они вились трубочками. Лелька вся ходила в заграничном, Фаина работала в комиссионке, и Лелька была разодета, расфуфырена, и форма школьная у нее была не коричневая, а зеленая, бутылочного цвета, сшитая на заказ, а на ногах у нее были длинные носки, которые Фаина звала – гольфы. Лелька пришла в наш первый класс с коком на голове, а по бокам свечками – локоны. Учительница повела Лельку в уборную, вместе со всеми девочками из первого класса «А». Она была старой и седой, и она схватила Лелькину голову и сунула под кран. Вскоре от ее трубочек ничего не осталось, ничего, кроме мокрых черных сосулек, с которых лились ручьи на зеленую форму с большим кружевным намокшим воротом.

– А кок? – сказала я.

И кок, последнее, что только Лельке и оставалось, также был осквернен! Кок держался на всунутой внутрь гребенке, и ее вынули тоже.

– Как я тогда тебя ненавидела! Кок остался бы, если бы не ты! Я прокляла тебя! Я прокляла тебя навсегда! – сказала мне Лелька, когда мы встретились с ней в Германии много лет спустя.

А я – я ведь уже тогда, в первом классе, отлично сознавала, что это подлость. Что это низость – помогать публичной казни, и странное чувство низменного ликования я помню и не забуду никогда. Но Лелька меня тогда, по-видимому, и правда прокляла, и то стыдное стадное чувство осталось во мне навсегда. Оно осталось во мне, чтобы никуда не уйти, – на всю жизнь, на все годы.

Мой грех. Самая большая подлость в жизни. А Лелька в Германии стала баронессой. Ее первый муж – сын Великого Перебежчика на Запад, политолога-кремлинолога, автора «Технологии власти» – проиграл в рулетку в Висбадене чеченскую саблю отца, их мюнхенскую квартиру и ее колготки. Она пошла с ним разводиться, пришла к адвокату. Лелькин адвокат был барон. Она вышла замуж за своего адвоката. Теперь Лелька «фрау» и «фон» и у нее в Баварии в родовом замке у собственного озера, какого-то «… зее» (не помню точно названия) над камином и крыльцом прибиты головы убитых бароном кабанов и оленей. Ее знатный муж играет на рояле в салоне, украшенном коврами и шкурами, пьет искусственный ром, оттого, что он лучше настоящего.

II. Парижская нота

По вечерам город надевает маску. Порой это маска глупца. Порой – шута, порой продажной ласточки. Ночью возникают на стенах Парижа, на заборах, огораживающих стройки, и на рабочих окраинах белые «пляшущие человечки». Однако об этом уже писали. А мне хотелось бы рассказать… Про что бы такое? Ну, например, про…

Зеленый мыс Бессонниц

Тоненький зеленый мысок – оконечность острова Сите, обтянут шелковым травяным чулком, выступающим из-под серой замшелой замши Нового моста (самого старого в старом нашем Париже). Над зеленым мыском высится «Зеленый кавалер» – так прозвали парижане конную статую славного короля Генриха Четвертого. Сена, разъятая мысом на два шелковых рукава, льнет к набережным Лувра и Конти.

На зеленом мысе, прозванном мысом Бессонниц, заселилась пестрая фауна. Летом в погожие дни под близоруким солнцем парни с русалочьими волосами обнимают наголо обритых подружек, все вместе плывут над водою в мечту на облаках пахучих дымков. Ибо тут царь – анаша.

Мыс Бессонниц благоухает эфиром – его кто-то вдыхает, прижав ко рту грязноватый платок, а кто-то и пьет… Дешево и не к чему придраться полиции, которая для порядка все же наведывается на Зеленый мыс.

Тают во времени часы, виденья, миражи. По утрам на мысе, в зелени, пустые ампулы, пузырьки из-под клея, шприцы и просто бутылки из-под пива… вполне вещественные стигматы ночных путешествий на седьмое небо.

На Зеленом мысе подлинный Ноев ковчег. Есть, конечно, и русские девочки-мальчики, неизвестно как здесь оказавшиеся. Вот Надя – Надья, как ее величают на мыске – ей на вид лет семнадцать. Волосы вздыблены радужным ирокезом, на шее ожерелье из опасных бритв. Прибилась к Зеленому мыску. Всю зиму жила с украинцем. Ночевали на мысе Бессонниц в спальном мешке, холодными ночами забирались в чужие тачки, которые кто-то забыл запереть. Надья бродит по улицам Латинского квартала – Сены, Бюси, Дофин – напротив мыска. Попрошайничает. Здесь, между Сен-Жерменским бульваром и Сеной, для попрошаек – раздолье: туристы подают легко. Да и что такое в наши-то дни? Не разоришься, не разживешься… Ну а если надо поболее…

«У меня принцип: меньше, чем за пятерку, не факаться! За кофе и бутерброд не выйдет, так ты и знай!.. Стыдно? Да чего уж там стыдиться? Мне, вообще, наплевать, распрощалась и привет! Нет, правда, все равно, только бы СПИД не подцепить… Где? Чаще всего в коридоре, в парадняке. Только чокнутых надо стараться вычислять. Я, знаешь ли, чокнутых боюсь. Раньше Гриц защищал, а теперь его отловили и выслали. Но откуда вообще узнать, чокнутый тип или заразный – на них ведь не написано. На прошлой неделе на мысе клеит меня один. Так, ничего себе, не старый, не молодой, в прикиде. Идем вместе в гостиницу, представляешь? Снимает он номер. Там раздевает меня полностью. Сам остается в одежде. Кладет меня на койку и вытаскивает стальные иголки. «Я, – говорит, – иглоукалыватель. Дай, говорит, я тебе попротыкаю щеки, живот, в общем все, понимаешь?! Говорит, больно не будет! Представляешь?! Ну, я подхватила манатки, еле увернулось от него, и давай бог ноги! Очень мне нужно, чтобы со мной случилось то, что с одной датчанкой, из наших: склеили ее в пивной двое, рот заткнули кляпом и давай развлекаться: всю истыкали горящими сигаретами. Всю ночь – представляешь? Ой, да ну их, этих чокнутых!»