Двое в каюте - [4]

Александру показалось, что разговор этот мать завела не спроста. Она, наверное, все уже знает. Он си-дел, низко наклонив голову, и боялся выпрямиться, встретиться с ее взглядом.

А она продолжала:

- Встречал меня сегодня один и еще от часового провожал к командирам… У него на плечах по две полоски золоченых, а тут - ордена. А сам невидненький такой.

Александр обрадовался перемене разговора.

- Это наш старшина, мама, - сказал он, откинувшись на спинку дивана, - а на груди не ордена, а знаки отличника и классного специалиста.

- Что же ты-то не нацепил? Забыл, поди?..

- Я еще не заслужил.

- А ты заслужи, Саня. Постарайся… Приедешь на побывку красавчик такой, Таська, народ - все полюбуются, материнскому сердцу радость.

- Попробую, - сказал он, и ему вроде легче стало.

- Укладывайся спать, Саня, - посоветовала мать. - Время-то много. Вон кровать хозяйка уступила нам. А я тутока, на диванчике.

Он подошел к ней, порывисто обнял, поцеловал седую голову и будто простуженным голосом, еле пересиливая волнение, сказал:

- Спасибо, мама…

4

Без мала неделю гостила Наталья Никитична у сына. Александр еще раз - на воскресенье - получил увольнение. Вечером по совету заместителя командира был с матерью в клубе на концерте художественной самодеятельности. Старший лейтенант Сорокин усадил гостью с сыном в первом ряду и сам сел вместе с ними.

На ней была надета красивая шерстяная кофта - подарок Сани…

Всю неделю матрос Ермолин - это заметили многие - был другим человеком, словно обновленным. Им любовался даже старшина Ржаницын. Хотя о своих неудачах в службе Александр и не рассказал матери, боясь расстроить ее, но мысленно он не раз покаялся перед нею.

Провожали Наталью Никитичну тепло. К поезду она подкатила на штабной машине. Старший лейтенант и на этот раз уделил гостье внимание-приехал на вокзал, посадил ее в вагон и до самого отхода поезда пробыл с нею.

- Хорошая у вас мать, Ермолин, - заметил замполит на обратном пути в часть. - Видать, нелегкую жизнь прожила она.

- Да, тяжело досталось ей, - подтвердил матрос.

- Вы один у нее?

- Нет, нас трое. Только один я… неудачный-то, - грустно улыбнулся Ермолин.

- Вы так вот, наверно, о себе и думали до сих пор: пропащий, всеми обиженный, сколько ни старайся - из взысканий все равно не выпутаться… А можно ведь все по-иному повернуть. Гордость такую заиметь: буду не только хорошим специалистом, но человеком хорошим, матросом настоящим! Можно ведь?

- Конечно, можно, товарищ старший лейтенант^ Постараюсь!-ответил Ермолин с легкой душой.

- Вот это по-комсомольски, по-флотски! - подбодрил офицер.-А если трудно будет, снова спор с самим собой затеете - прошу ко мне. Помогу хорошему одолеть плохое. Всегда помогу!

Сорокин не мог не заметить, как повеселели у матроса глаза…

Но недолго держалось у Ермолина это хорошее настроение. Стоило ему расстаться со старшим лейтенантом, усесться одному на скамейку под кленами во дворе казармы, как неясная тоска начала посасывать сердце. Он смотрел немигающими глазами себе под ноги, не замечая шалостей ветра, гонявшего по утоптанной земле сухой, рано опавший кленовый лист, и думал о матери. Он представил ее, сидящую в вагоне, задумчивую, притихшую, без радости на лице. Ему захотелось перенестись к ней, сесть рядом, утешить ее. Он сказал бы сейчас матери, что не навсегда же они расстались! Вот выправит службу - предоставят ему отпуск, приедет в Сосновку… Но Александр тотчас же словил себя на этой мысли: «А когда это будет? В ту осень, лет через восемь?» Горькая усмешка тронула его губы. Он резко упрекнул себя: «Не то, все не то! Об этом ли надо говорить?» Он имел в виду свои ошибки.

Еще совсем недавно Ермолин считал правильным, что не проболтался матери о своих неудачах в службе, не расстроил ее, а вот теперь, когда уже не было возможности объяснить ей все, ему вдруг показался этот свой поступок нечестным, противным. Зачем он утаил правду от нее? Разве она не поняла бы, не простила? Боялся огорчить… Нет, это не причина. Трусливое малодушие - вот что помешало быть откровенным. Она-то: «Саня, Сано, Санушко…» Неужели утерпел бы другой на его месте, не покаялся чистосердечно в грехах родной матери, такой ласковой, доброй? Да ведь и Тася поняла бы, не разлюбила…

Александр покраснел, словно мать была рядом с ним и уже знала эту его думу.

Он вспомнил слова командира лодки, сказанные ему в день приезда матери. Тогда, отпуская на увольнение, капитан-лейтенант стыдил его: «Герой… Боитесь матери на глаза показаться?» Даже намекал на то, чтобы он сам покаялся ей. А что если командир спросит: «Товарищ Ермолин, вы, конечно, рассказали матери всю правду о себе без утайки?» Как ответить ему? Соврать?..

Он чувствовал, что надо что-то делать, иначе не знать ему покоя. Может, пойти к замполиту, попросить у него совета? Старший лейтенант чуткий, он подскажет.

Ермолин устало поднялся со скамейки. Ветер все еще гонял по двору оранжевый лист клена. Вот закрутил его к обрезу, чуть не сбросил в окурки, потом подхватил и помчал в дальний угол, к забору. Так же, как ветер этот лист, донимали, мучали Ермолина думы.