Двое в доме - [9]

На лестничной площадке второго этажа Елена Дмитриевна останавливается около почтовых ящиков. Их двенадцать по числу квартир. Что-то белеет в их ящике — газеты, конечно, но когда она достает ключ, сердце у нее бьется учащенно. Вдруг Леня изменил своему правилу писать раз в месяц и расщедрился на внеплановое письмо, но больше надежды на Аллочку, ведь у нее такие события… Она открывает ящик. «Литературная газета», «За рубежом», «Известия», местная газета; из нее выскальзывают и падают на площадку четыре письма. Четыре! Елена Дмитриевна, негромко ахнув, выпускает из рук сумку, наклоняется и собирает их. Первое со штемпелем Москвы от Аллочки — написала все-таки, проснулась совесть у негодницы! Второе… она не сразу понимает, откуда второе; почерк незнакомый, обратный адрес Димин, — это же от Веры! Сердце у Елены Дмитриевны недобро стукает; что еще стряслось, никогда Вера не писала; а это откуда? От Леонида. Его почерк с другими не спутаешь, иероглифы, а не буквы, как только почта разбирается… Ну а это, это откуда? Елена Дмитриевна нетерпеливо переворачивает последнее письмо; оно от Нади, сестры Елены Дмитриевны, живущей на Алтае.

Елена Дмитриевна переводит дух. Невероятно! Четыре письма сразу, давно такого не было. Мысли у нее разбегаются, с какого начать? о чем может писать Вера? не ухудшилось ли здоровье Нади? как припрятать письма от Павла Матвеевича? Последнее особенно важно; всегда, когда она первой перехватывает почту, то сначала читает сама, — семейная цензура, ничего не поделаешь, — и если плохих новостей нет, оглашает письма Павлу Матвеевичу. В потайном месте у нее хранятся несколько писем Кати, в которых Катя хоть и обеляет Леонида, но в подтексте можно прочитать: пьет, поздно приходит домой, покажи ему — и давление сразу подскочит до небес. Письмо от Веры надо обязательно спрятать, ничего хорошего от него не жди. Она прячет Верино письмо на дно своей сумки. От Нади тоже нежелательно показывать, наверняка невеселые новости, — Надя сильно больна. Она прячет и это письмо в сумку. Прочитать можно будет, когда Павел Матвеевич заснет после обеда. Интересно, дома он или гуляет? От Аллочки нужно показать, здесь может быть радость; письмо Леонида сомнительно, ну да не станет же он сам себя бичевать, наверняка все в розовых тонах — его стиль, ладно, можно показать, а то опять скажет: надо дать телеграмму Леониду, давно не пишет…

Елена Дмитриевна едва успевает обдумать все это, как слышит внизу шаги и стук палки. Он! Возвращается с прогулки. Она закрывает ящик, поправляет прядь седых волос, выбившихся из-под старомодной шляпки, и встречает медленно поднимающегося Павла Матвеевича радостными словами:

— Смотри! Два письма!

Павел Матвеевич останавливается, не доходя ступеньку до площадки. Крупный нос его покраснел от холода, а щеки землистые, будто свежий воздух их не коснулся.

— От кого?

Как кричит! Что она, глухая, что ли?

— От Аллочки и Лени.

Павел Матвеевич протягивает руку.

— Дай мне!

— Еще чего! Как бы не так!

Павел Матвеевич понимает, что спорить бесполезно. От неожиданности и волнения он спрашивает:

— Что пишут хоть?

— Откуда мне знать, как ты думаешь? Я еще сама не читала.

Пристыженный своим промахом, Павел Матвеевич ворчит:

— Ну, ладно, ладно… спросить нельзя.

Они вместе поднимаются до своей квартиры. Павел Матвеевич шагает быстрее обычного, — смотри-ка, прямо припустил, даже ее обогнал! Некоторые странности своего поведения Елена Дмитриевна не замечает; например, забыла выговорить Павлу Матвеевичу за то, что прошагал в ботинках прямо на середину коридора, не вынула ключ из замочной скважины, чего никогда не случалось, оставила около вешалки свою хозяйственную сумку, хотя всегда относит ее на кухню…

Вот уже оба сидят в креслах около журнального столика, и руки их, одновременно протянутые, сталкиваются над раскрытой пачкой «Казбека».

— Читай, читай, не тяни, — не терпится Павлу Матвеевичу.

Постороннему может показаться, что он человек неграмотный или человек, потерявший право на чтение из-за каких-то проступков.

— Начинай с Аллочки, — требует он.

— Нет, с Леньки!

— Хорошо, хорошо!

Елена Дмитриевна прикуривает, Павлу Матвеевичу огонька от своей спички не дает — пусть знает, глубоко затягивается, так что щеки западают, и вскрывает письмо Леонида. На лице у нее появляются недоумение и испуг. Глядя на нее, пугается и Павел Матвеевич:

— Что такое?

— Это же не Леня пишет, а Катя. А конверт он подписал.

— Да? Почему?

— Как ты думаешь, могу я знать, почему?

— Тогда читай, не тяни!

Ни Леонид, который в эту минуту стоит в задымленном пивном баре с приятелями и, смеясь, раздирает пальцами кусок слабосоленой горбуши, ни Катя, закрывающая на ключ свою библиотеку, чтобы пойти домой, знать не знают и не могут представить, какие страсти разыгрались из-за их письма. Катя написала письмо, Леонид утром, шагая на телестудию, где подрядился сделать передачу, купил в газетном киоске конверт, тут же надписал его и бросил в почтовый ящик; только и всего.

Елена Дмитриевна наконец читает хрипловатым голосом:

— «Здравствуйте, мама и папа! А у нас хорошие новости»…