Двое - [12]

Катя часто вспоминала то время. Вот она выходит во двор — чистый, солнечный, с фонтаном. Лифтерша говорит ей в спину, что она вылитая мама и что вся семья у них замечательная. Счастье переполняет Катю, и она начинает носиться вокруг фонтана круг за кругом, крут за кругом.

День, начинавшийся так хорошо, редко кончался без слез: брат, пробегая мимо, вырвет из рук сумочку с желудями, или няня напугает: вчера люди видели — мужчина подошел к песочнице, взял девочку за руку: мол, пойдем, тебя мама ждет — и пропала девочка… Мужской пол был для няни врагом номер один. Всякий, носивший брюки, был у нее на подозрении, и Катя сердцем приняла нянины заветы. Врагом номер два были Соединенные Штаты Америки: «Жуков да комаров насылают, вот урожай и гибнет». За то, что няня не шла на поводу у Америки, Катя любила ее еще сильней. Катина няня давно стала членом семьи, и странно было слышать, как перед сном она жаловалась, глядя в окно, что нет у нее своего угла, а то давно бы ушла — устала.

После прогулки в Ботаническом саду няня читала вслух сказки народов СССР, а Катя, сидя за большим столом, заштриховывала опушку в альбоме «Раскрась сам». И хотелось просидеть так, раскрашивая, до взрослой жизни. Но от альбома для раскрашивания пришлось оторваться и перейти по мосту через речку Карповку в сталинскую женскую школу.

Катю посадили на заднюю парту рядом с девочкой, с которой никто не хотел сидеть.

— Чего уставилась? — прошептала девочка. — Сама опоздала, а воображает.

Катя вскоре догадалась, что с соседкой по парте не надо дружить: та ходила в рваных ботинках и плохо мыла руки. Отец бил ее смертным боем.

На перемене у стола учительницы толпились девочки:

— А Выгодская резинку забыла.

— Вы сказали не бегать по коридору, а Файнберг бегала.

— А Невзглядова запиралась в уборной и кричала оттуда, что мы дуры.

Учительница ласково глядела на ябедниц. Вскоре ученицы были перетасованы: девочки из хороших семей сели в одну колонку, а дочки уборщиц и посудомоек — в другую. Катю посадили к дочке ученых: папа писал книги о вкладе колхозных сказительниц в советскую литературу, а мама вела в отрывном календаре ежедневную рубрику «Восход и заход солнца». Спускаясь по лестнице после уроков, Катя думала: «Как мне повезло — живу в советской стране, где покончено с бедностью и все равны. Догадывается ли учительница, что я уже готова служить народу? И правильно, что бритых, убогих девочек посадили в одну колонку. Раз не хотят хорошо учиться, пусть сидят отдельно!»

В Катиной школе не было ни одного учителя-мужчины, да и за девочками никогда не приходили папы. Были в классе девчонки, которые рассказывали про мужчин истории, леденящие кровь, а тень позора падала и на ту, которая рассказывала, и на ту, которая, замирая, слушала. Из стен школы Катя вышла, презирая мужчин. Так, вообще, на всякий случай.

Катя вставала в шесть утра, чтобы никто не мешал раннему чаепитию, а если сын или муж ненароком просыпались рано, то в кухню не совались: себе дороже.

Давно окончен институт, не оправдавший надежд. И вообще оказалось, что молодость не приносит счастья. Вечная тревога: провалю экзамен, не найду работу, не выйду замуж. Выйду, но неудачно. Родится тройня — все девочки, и все некрасивые. Или бог пошлет сына, но криминального. А уверяли, что юность — лучшая пора жизни.

По утрам из комнаты мужа раздавался стук пишущей машинки: шла работа над монографией «Нравственные искания у шумеров». Муж поднимался из-за письменного стола только в случае крайней необходимости, выходить на улицу давно перестал, но принимать пищу пока еще не прекратил. Сын-подросток выходил из душа и, когда был в хорошем настроении, спрашивал: «Мама, я атлетически сложен? Да ты мышцу пощупай! А внутренний мир у меня есть?» Если был не в духе, придирался: «Зачем ты замуж вышла, тебе, что, очень хотелось?». Катя старалась отвечать вдумчиво, с литературными примерами. Помнила, что мальчики легко ранимы и ждут совета умного друга.

Без четверти восемь Катя вскакивала и начинала искать ключи или автобусную карточку. Во время метаний по квартире муж и сын стояли в дверных проемах кухни или ванной, перекрывая движение. Нервы напряжены, карточки опять нет на месте, а они: «Можно колбасу доесть или надо оставить?» Ты уже летишь по лестнице, а сверху несется: «Кто сегодня хлеб покупает?»

Втиснувшись в автобус, Катя успокаивалась: «Теперь, пожалуй, успею». А как мечталось когда-то: на службу иду пешком, занимаюсь нетрудной высокооплачиваемой работой, окружена интеллигентными учеными. Зарплату повышают, за рубеж посылают. Плюс к этому: колготки без дырок, шея без морщин, зубы — белые и свои.

В вестибюле метро на обычном месте, хвостом к билетным кассам, лежала собака и смотрела на людей. От толпы отделилась пожилая женщина и направилась к собаке, держа в руке толстый кусок булки. Увидев знакомую благодетельницу, собака поднялась на ноги и прижала уши. В ее глазах читалось: «Спасибо, родная. Не даешь помереть». Попечительница с просветленным лицом опустила жетон и встала на эскалатор. Собака, убедившись, что женщина уехала, отодвинула лапой хлеб в сторону, легла и закрыла глаза.