Двое (Сборник) - [11]

Девушку звали Нина, была она высока ростом, черноволосая, и в том южном городке на берегу Азовского моря считалась первой красавицей.

Она сама знала, что она красавица, и вела себя очень гордо. Покрасит губки, выйдет на бульвар под акации, а кавалеры за ней — целый взвод. И кавалеры — лучшие танцоры, самые бойкие в городе молодые люди. И всех их держала она в повиновении и страхе. Казалось бы, такому увальню, как Федя Топорков, и подступиться к ней невозможно.

Однако он подступился и все эти свои штуки с оврагом и телеграфными столбами из-за нее выкидывал. И, видимо, не зря. Не знаю, как это у них все вышло, но стала Нина его невестой. И была права — из всех, кто за ней ухаживал, был он самый стоящий.

Он ей говорит:

— Будем мы с тобой жить по-хорошему, по-семейному, будут у нас и детки.

И вдруг она ему отвечает:

— Не знаю, будут или нет, а один ребенок у меня уже есть.

— Какой ребенок?

— А вот какой.

И показывает она ему плюшевого мишку.

— С этим мишкой, — говорит, — я все свое детство не расставалась. Еще прошлый год, я уже в последнем классе школы была, а все ему распашоночки шила.

И действительно, нашито этому мишке множество рубашечек из лоскуточков, навязано множество сапожков.

— Я, — говорит, — никогда с ним не расстанусь, я знаю, что он мне счастье приносит.

Хорошая была девушка. Очень она своего Федю полюбила.

— Что хочешь, — говорит, — для тебя сделаю.

И он ей:

— Что хочешь для тебя сделаю.

— А что же ты хочешь, чтоб я для тебя сделала?

— Брось губы красить. Не ради себя прошу, а ради своей матери. Повезу я тебя к себе на Ладогу, в деревню, а мать у меня женщина простая, деревенская, не нравятся ей крашеные губы. А что хочешь, чтоб я для тебя сделал?

— Брось летать. Очень я боюсь за тебя и не желаю вдовой оставаться.

Она, конечно, свое обещание выполнила, а он, конечно, своего не выполнил. Она примирилась. Только всякий раз, как Федя был в воздухе, становилась она бледна и молчалива.

Поклялся он ей, впрочем, что летать теперь будет аккуратно, разумно. И действительно, никаких глупостей он себе больше не позволял и стал отличным инструктором.

Но инструктировал он уже недолго, потому что вскоре после женитьбы перевели его приказом в наш полк, на Балтику.

Полк наш в то время стоял на острове в Балтийском море, и по дороге Федя завез молодую жену в свою деревню, на берег Волхова, к отцу, к матери.

Мать обрадовалась.

— Хорошо, — говорит, — что Феденька наш женился. Будут теперь у меня внуки.

А Нина ей:

— Не знаю, — говорит, — будут или нет, а только один, мамаша, уже есть.

И показывает плюшевого мишку.

Свекровь посмеялась, что замужняя женщина в куклы играет, и подивилась.

А Нина говорит:

— Этот мишка мне, видимо, счастье приносит. Всю жизнь он со мной, и всю жизнь я счастливая.

Прибыл Федя Топорков к нам в полк, на остров Сарема, один, без жены, перед самой войной.

И не то на пятый, не то уже даже на третий день войны пришлось ему вступить в бой с превосходящими силами противника.

Вылетели они звеном на охрану наших кораблей. Топорков шел в звене левым ведомым. И встретили они сорок «Юнкерсов», которые шли бомбить наш флот, и восемнадцать «Мессершмиттов». И вступили они втроем с ними в бой и расстроили их ряды, и ни одна бомба не попала в корабли. Бой этот длился двадцать семь минут, и сбили они за это время четыре «Юнкерса» и один «Мессершмитт».

Это была победа, но далась она дорогой ценой: командир звена, прекрасный старый летчик, был убит. Правый ведомый выпрыгнул из горящего самолета на парашюте, и его подобрала шлюпка с эсминца. И один только Топорков вернулся невредимым на целехоньком самолете.

Вот тогда и вспомнили в полку старые училищные разговоры, что Топоркова смерть не берет. А тут, как нарочно, в скором времени Топорков из такого дела живым вышел, что даже поверить трудно.

Эвакуировались мы с острова Сарема. Всю южную часть его уже заняли немцы. Но истребители всегда уходят последними: они должны прикрыть эвакуацию с воздуха.

Полк перебрался на самый северный мыс и стал там прямо в поле. С этого мыса мы работали. А немецкая артиллерия нас обстреливала.

Осколок снаряда попал в самолет Топоркова и повредил мотор.

Ремонтная наша мастерская к тому времени уже уехала, и техник Сидоров принялся сам чинить мотор. Знаете Сидорова? Высокий, костистый и упрямый. Корабли наши уже ушли, немцы подобрались совсем близко, а он все чинит и чинит. И Топорков ему помогает. Наземные работники нашего полка давно уехали. Приходит приказ — летчикам перелететь на Ханко. А у Топоркова самолет не готов.

Да разве его починишь, когда инструмента нет, а мотор вдребезги? Предлагают Топоркову и Сидорову лететь на «Дугласе» пассажирами — рейс самый последний. Но «Дуглас» их ждал, ждал, они не явились, он и ушел без них.

А они всё со своим самолетом возятся. В последнюю минуту придумал Сидоров поставить на самолет другой мотор — с одной брошенной, разбитой машины. Мотор был тоже поврежденный и, главное, неподходящий — другого типа. Как он его приспособил, не знаю, я не техник; как говорят, «на скорую руку проволочками прикрутил». Топорков посадил Сидорова к себе за бронеспинку — такого длинного! — и взлетел! И чуть взлетел, на мыс немецкий танк выехал.