Двое на одном велосипеде - [3]

Мама засмеялась, а потом почему-то смахнула рукой слезу.

— Пусть другие отдыхают, а я не хочу! И не могу я!

— Какие нынче пошли ребята нетерпеливые, — сказал папа. — И ни с кем не хотят считаться…

Вася не знал, хорошо это или плохо, и добавил:

— Останетесь здесь — я убегу домой. Вот.

— Откуда ты узнаешь дорогу? — спросил папа.

— По рельсам.

Глава 2. Васино государство

Бежать по рельсам Васе не пришлось.

По рельсам с чётким, точным стуком бежали колёса поезда, в котором он ехал, пересекая с юга на север чуть не половину огромной страны. Ровно через сутки поезд прибыл в Москву, а ещё через двое суток с жарким звоном мчалось такси по автостраде — несло Васю по Подмосковью.

По сторонам мелькали не горы, не кипарисы и платаны, а обыкновенные, привычные глазу сосны, ели, осины, весёлые пёстрые берёзки и длинные совхозные поля и луга.

Сзади сидели папа с мамой, а Вася примостился рядом с водителем. С бьющимся от волнения и ожидания сердцем крутил он во все стороны головой. Точно целый год не был здесь! Через несколько минут он увидит своих бабушек и Саньку.

Вот машина промчалась возле каменного домика ГАИ у края автострады — государственная автоинспекция — с дежурным милиционером, с семафором над перекрёстком дорог, свернула направо, на бетонку. Вася вспомнил вдруг про надпись, сделанную им год назад на свежем ещё асфальте, резко повернул голову и посмотрел вниз. Опоздал, проскочили!

Через минуту машина сбавила скорость, съехала на полузаросшую травой глинистую дорогу с засохшими твёрдыми колеями.

Слева начинались тополевые посадки, справа — просека, лес и великаны-вышки высоковольтной передачи.

Впереди зеленели кусты, и никто, никто бы не догадался, что вот сейчас эта глинистая, полузаросшая травой дорога упрётся в ограду с неказистыми воротами из жердей и досок, открывавшими вход в удивительное Васино государство, где он каждый год проводил счастливейшие летние месяцы. Там жили его друзья и недруги, птицы, кошки, собаки, бычки в Мутном пруду, подсолнухи и сахарный горох на грядах. Там Вася впервые стал ходить и научился плавать…

Машина упруго покачивалась на буграх.

Вася, не шевелясь, смотрел вперёд. Правая его рука сжимала в кармане куртки отшлифованный морем камень, найденный на берегу, под давно потухшим вулканом.

Вот машина проехала короткий бревенчатый мостик и остановилась у небольших ворот. Вася, опередив папу, выскочил из кабины, снял со створок ворот проволочное кольцо, распахнул пошире створки и снова влез в кабину.

Переваливаясь с боку на бок в колеях, машина медленно поехала по узенькой улочке меж участков с яблоньками, вишнями, грядами и парниками. Ехала мимо забора и кустиков рябины, мимо ёлочек и дубков. Вдруг что-то налетело, захлестнуло Васю, и он, забыв об осторожности, закричал во всю глотку.

— Санька! — закричал он, когда они проезжали мимо Санькиного участка, мимо обитого железом гаража и горки гравия. Закричал — и сам оглох от своего голоса. И весь покраснел и съёжился.

Санька не ответил. Лишь где-то негромко затявкала собачонка и заиграл радиоприёмник, словно Вася включил его своим истошным воплем.

Машина ехала дальше, переезжая полузарытые в землю тонкие трубы, тянувшиеся с расположенного рядом Мутного пруда. Вот и колодец. И мостики. И калитки. И уютные садовые домики, поодаль спрятавшиеся в зелени участков, среди цветов и кустиков смородины и малины. И сразу же Васю, его маму и папу захлестнул нежный, одуряющий аромат цветов и свежескошенного сена.

— Здесь, пожалуйста, остановитесь, — попросила мама, когда водитель поравнялся с их калиткой.

Вася опять первый выскочил из машины и сразу же очутился в худых, длинных, переплетённых венами руках бабки Федосьи, тощей и очкастой, невесть откуда появившейся у машины, и тут же перешёл в руки второй бабушки, Надежды, маминой мамы, — она превратилась сейчас в сплошную улыбку.

Васю стали безбожно тискать, целовать в голову и щёки, расспрашивать, что и как, и он насилу вырвался из их рук. С расположенного рядом участка — забора между участками не было — их приветствовал поднятой лопатой сосед Егоров.

Папа с мамой замахали ему в ответ.

Внезапно рядом с машиной возник Пётр Крылышкин, упитанный, в отглаженных синих брючках, голубой майке и соломенном картузике — и не скажешь, что такой способен написать столь длинное и толковое письмо. А ведь способен!

— Здоро́во! Живой и невредимый? Поздравляю! — протянул ему руку Вася и вручил камень, круглый, полупрозрачный, с нежно-дымчатыми разводами внутри.

— Ой какой! — взвизгнул Крылышкин — а ведь ему уже было, как и Васе, целых девять лет — и, зажмурив один глаз, принялся смотреть через камень на солнце. — Волшебный! Магический! Спасибище!!!

— Тише, — попросил папа, зажимая уши. — Не мешать разгрузке! — И стал вытаскивать из машины, из открытого уже багажника груз.

Вася бросился помогать. Схватил за верёвку тяжеленную коробку с консервами и потащил к дому. Положил на крылечко и, не в силах сдержать любопытства, кинулся оглядывать строительство: уже второе лето плотник пристраивал к их дому вторую комнату для папы с мамой — в одной комнате было очень тесно всем.