Двое - [12]

— Юра, — сказала над моим ухом тетя Женя. — Проснись, ужин дают. Поешь, тебе надо.

— А вам…

— Я не буду, — отрезала она и отвернулась к окну.

Настаивать было бесполезно. Я вспомнил свою бабушку… не знаю, почему воспоминание вдруг ярко вспыхнуло, хотя я не думал об этом уже несколько лет. Мои бабушка с дедом (по материнской линии) жили в трех кварталах от нас, городок небольшой, мы с мамой каждый день их навещали… Когда мне было пятнадцать, дед неожиданно упал во дворе и умер несколько часов спустя, не приходя в сознание. Тогда только я и узнал, что было ему восемьдесят три года, и бабушке столько же, я почему-то думал тогда… нет, ни о чем я, честно говоря, не думал, все люди старше пятидесяти казались мне одинаково старыми… После похорон мама взяла бабушку к нам, отдала ей свою комнату, а сама спала в гостиной. Бабушка прожила после смерти деда четыре месяца и ушла во сне, но не это мне сейчас вспомнилось: все время, с утра до вечера, она повторяла одно и то же: "Я ем и сплю, а Миша лежит в земле", "я хожу и ем, а Миша лежит в земле"…

Почему тетя Женя напомнила мне сейчас мою бабу Лару?

— В последнее время, — начал я разговор, когда бортпроводница убрала поднос. От чая тетя Женя не отказалась, а я взял кофе и подумал, что сейчас самое время задать вопросы, которые могли и не иметь никакого смысла, — в последнее время Николай Геннадиевич занимался другими проблемами, не только космологическими?

— Он всегда занимался другими проблемами, — сказала тетя Женя. Она хотела поговорить, говорить она могла сейчас только о Коле, и потому я мог рассчитывать на обстоятельные ответы. — Всю жизнь он состоял в каких-нибудь комитетах и редколлегиях. Помню, в семьдесят девятом Сюняев позвал Колю в оргкомитет, они устраивали советско-американскую конференцию по рентгеновской астрофизике. Я тогда беременная Костей была, чувствовала себя ужасно, а надо было на работу ходить… Я Колю отговаривала, а он ни в какую… Они рассылали письма, готовили программу, а я мучилась, и мы сильно поругались, Коля два месяца дома не жил…

— Вот как, — пробормотал я. — Я не знал.

— Старая история. Я к чему вспоминаю… Они все хорошо организовали, и я как раз родить успела — Костя родился за три месяца до конференции, я с ним на заседания ходила, представляешь? Американцы на это нормально реагировали, а наши почему-то косились. Так я к чему? Они ранние стадии обсуждали, рентгеновское излучение квазаров, и Коля вдруг выдал… Ну, типа того, что рентген от квазаров может быть модулирован высокой частотой, даже более высокой, чем радио от пульсаров, а мы этого не обнаруживаем просто потому, что не ставим на спутники приборы с нужным разрешением во времени. Никто не ожидает от квазаров такого излучения, потому никто таких наблюдений и не проектирует. А надо бы. Коле, конечно, сказали (наши, кстати; американцы к идее отнеслись вполне лояльно), что это глупость, не может квазар так излучать, нет физической причины, а Коля уперся, как он часто делает, и стал на ходу выдумывать гипотезы, я помню, как на него Черепащук посмотрел, когда Коля сказал, что короткопериодический рентген может излучать разумная плазма в квазарах — мол, почему бы плазме при больших плотностях не самоорганизоваться в потенциально разумные системы, а тогда, между прочим, еще не существовало теорий сверхплотной горячей плазмы в сильном магнитном поле, только-только аккреционные диски начали считать… А Коля еще и на фантастический рассказ сослался… не помню автора. Рассказ он не читал, конечно, слышал где-то. А может, и прочитал специально, не знаю. В общем, американцы головами покивали, мол, любопытная идея насчет модуляции, надо обдумать, а наши очень… К нему потом Ефремов подошел: ты, мол, что, с ума сошел, тут серьезная конференция… Я рядом стояла, но Костя начал плакать, пришло время кормить, и я ушла. Потом у Коли спросила, конечно, чем все кончилось, и он сказал, что ничем. Американцы, мол, все равно не станут такую аппаратуру на спутник ставить, потому что дорого, и нет научного обоснования, а наши даже обсуждать не хотят и вообще весь день на Колю косились, а Чертков, он тогда в институте парторгом был, подошел и прямо сказал: ты это брось, не позорь передовую советскую науку всякими завиральными идеями. У тебя когда защита докторской? Так ты имей в виду…

Я об этой истории не слышал. Впрочем, я многого о Николае Геннадиевиче не слышал. Знал, что докторскую он защитил с блеском в восемьдесят первом. Значит…

— Хорошее было тогда время все-таки, — продолжала тетя Женя. — Сейчас все ругают: застой, магазины пустые, все верно, мы когда по Союзу с Колей ездили, насмотрелись… Как-то на Алтай телескоп везли, группа ехала астроклимат изучать, искали место для обсерватории, мы с Колей присоседились… Да, так зашли в местный магазин — полки пустые, хоть шаром покати. Собирались выйти, и вдруг толпа. В дверь повалила — и к прилавку, нас с Колей в разные стороны разбросало, как при шторме… Такая давка началась! Я поняла: что-то выбросили, но непонятно — что. Минут десять это продолжалось: крики, кто-то кого-то колотил, я даже спросить не решалась, что, собственно… И вдруг — как по команде — толпа схлынула, в магазине остались мы с Колей и такие же пустые прилавки. Только ценник еще висел, продавшица снять не успела. Мы подошли… Там было написано: "Колбаса мороженная, кило 2 р 40 к". Представляешь? А мы из Москвы с собой польскую копченую везли… Такая была жизнь…