Движение вверх - [112]

Шрифт
Интервал

 Началось все с двух подряд прерванных передач — Хендерсон послал мяч в аут после моего паса Коркия, а Ратлеф — после модиного паса Болошеву. Ежесекундные остановки игры внесли в нее какую-то сумятицу, дополнительное напряжение. После ввода мяча я вышел на атакующую позицию и в высочайшем прыжке, зависнув в воздухе, отправил мяч в кольцо увы, неточно. Но напряжение не спало, и под щитом за отскок развернулась жесточайшая борьба Дуайта Джонса и Миши Коркия.

 Коркия, как я его уже характеризовал, был игроком «безбашенным», отчасти в хорошем, отчасти в плохом смысле. Для него на площадке не было авторитетов, тормозов, ограничений. Он готов был порвать любого, кто попадался ему на пути. При этом, несмотря на не ахти какую мышечную фактуру (ее, пожалуй, не было ни у кого из советской сборной), Миша был очень крепким, жилистым, а главное, взрывным. Это — о «хорошем смысле». С другой стороны, отсутствие у него тормозов часто вредило командам, за которые он выступал.

 Как оценить то, что случилось на этот раз? Да, напряжение в игре готово было в любой момент выплеснуться через край. В борьбе за этот мяч никто не хотел уступать, ни темнокожий парень, ни наш кавказец. В итоге через доли секунды борьба за мяч перешла в драку. Границу перешел, я в этом уверен, Джонс — это он в борьбе за мяч несколько раз заехал Мише локтем в голову. Вина Миши была в том, что он вышел за рамки собственно баскетбольной, пускай и с нарушениями правил, борьбы и приступил к выяснению отношений — агрессивно налетел на соперника. Дальше, собственно, ничего криминального не произошло: игроков немедленно разняли, американец при этом картинно стоял в боксерской стойке. Но решение арбитра было обоюдно жестким — удаление обоих до конца матча.

 Вероятно, бразилец решил пресечь на корню начинающие бить фонтаном страсти. Думаю, обоюдное удаление было правильным — любое несимметричное решение испортило бы игру. Правильным ли было решение об удалении в принципе? Вот тут не знаю, скорее всего — 50 на 50.

 Наконец, как оценить действия Коркия в этом эпизоде? С одной стороны — подвел команду, ограничив возможности Кондрашина по варьированию состава. Миша до этого получил много игрового времени и, несмотря на эпизодические глупости, действовал очень удачно. С другой стороны — он вывел из игры Джонса, который, хотя и забил немного, позиционно играл еще более полезно. Известно высказывание Петровича после игры: «Ты сыграл полезнее всех в защите, выбив у них лучшего игрока... »

 Дисбаланса в психологическое состояние команды удаление Коркия не внесло. Мы даже особо не отреагировали на случившееся — только добряк Ваня подбодрил уходящего с поля товарища. Напряжение в игре также не прибавилось — оно и так шкалило. Возможно даже, что выпустить пар было и неплохо.

 Думаю, польза от этого эпизода, а тем более от того, что последовало непосредственно за ним, была как минимум в одном. На протяжении многих лет сборные СССР сформировали о себе представление как о подчеркнуто корректных командах, игроки которых никогда не отвечают даже на откровенные провокации. Американцы хорошо об этом знали и не упускали случаев этим пользоваться, вели себя на площадке подчас просто безобразно. То, что они получили немедленный и жесткий отпор в ответ на свою грубость, дало им сигнал — сегодня это у вас не пройдет. Ставки в игре слишком высоки, и нам плевать на наш слепленный коммунистической пропагандой имидж.

 Итак, после замен арбитры назначают спорный. Прыгают А. Белов и Д. Бревер. О том, что произошло дальше, я уже рассказывал — локоть нашего центрового нашел голову американца. Тот, потеряв равновесие, упал и при падении хорошо приложился головой о паркет. Еще раз повторю — достоверно никто уже не скажет, случайным или нарочитым было движение Белова. И я не могу сказать наверняка, что это было умышленно. Могу точно сказать лишь, что это была борьба за золотые медали.

 Бревер лежит пару минут на паркете, но уже в скором времени возвращается на площадку. Американцы по-прежнему исключительно сильны. И злы — особенно теперь — тоже исключительно. Арбитры после двух произошедших эксцессов «дуют на воду» и дают фол Болошеву просто за легкое касание американского игрока. Соперник неудачно развивает атаку, Сашка по-прежнему настроен не по-доброму, с мясом вырывая мяч на подборе у того же Бревера.

 Наша атака тоже нерезультативна. Неплохо, в своем стиле, бросал Паулаускас, но мимо. Дважды пытался подправить мяч в кольцо Сашка, но безуспешно. До конца — 11.19. На площадку, меняя Болошева, возвращается Жармухамедов. Балаш очень полезно отыграл отведенное ему тренером время, здорово помог команде. Впрочем, и Жар немедленно по возвращении забивает. Модя влез в середину, стянул на себя нескольких соперников и хорошо откинул «змею» — тот бросает со своей любимой точки практически свободно — 36:28.

 США снова без очков — неточный бросок Коллинза. Быстрая атака у нас не получается, переходим в затяжной позиционный розыгрыш, который оканчивается неточным броском Паулаускаса. Модю подвели жесткие кольца, о которых я уже говорил. Но в этой ситуации жесткое кольцо сыграло за нас — отскок от него настолько силен, что мяч отлетает за трехсекундную зону прямо ко мне в руки — халявщику Белову опять «проперло». Мой бросок издевательски точен, и — во второй раз в этом матче — «+10».


Рекомендуем почитать
Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.


Островитянин (Сон о Юхане Боргене)

Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.


Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий

Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.