Двери во Тьме - [107]

– Как скажешь, я не против, – согласился я.

Надо период своего ученичества все же заканчивать. Умение водить самолет точно лишним не будет, особенно если выбраться из этого мира обратно уже не получится. Да и работа вполне уважаемая будет, если из отношений с Фермой и Милославским ничего путного не получится, если отсюда не получится выбраться. Отработаю полагающийся минимум – и тоже в пилоты подамся, например. А там можно будет подумать и о переселении в Сальцево со всеми самолетами. Мы говорили об этом, как раз вчера перед сном. Аэродром ведь не «национализировали» только потому, что я Милославскому пока нужен, а случится уйти – и отберут сразу. Так что надо будет вовремя сняться и перелететь. А деньги, что у нас есть, вполне можно будет инвестировать в аэродром там, чтобы было куда перелетать.

– Взлет-посадку на лыжах надо будет отрабатывать, – продолжала учительским тоном наставлять Настя. – Это немного другое. Да и вообще опыта надо набираться. Для начала возьмешь на себя почтовую линию, она самая простая, а дальше посмотрим.

– Как скажешь, – повторил я.

Вскоре колонна втянулась в распахнувшиеся железные ворота Фермы, а танки развернулись и направились в обратную сторону, уже расширяя проложенную дорогу. За воротами колонна начала разваливаться на составляющие, все машины направились в разные стороны. «Пепелацы» выгружали людей возле административного корпуса, легковушки выстраивались на стоянке, грузовики в основном в промзону поехали.

Из отдела Иван позвонил в приемную Милославского, но секретарша сказала, что тот ожидается после двенадцати: вызвали на заседание Горсовета.

– Тогда к Степанычу пошли, – сразу предложил Иван.

– А может, чайку сперва? – высказал пожелание Федька.

– Потом чайку, посмотришь сначала, – отрезал наш начальник.

Посидеть в теплом кабинете он только Насте предложил, но та отказалась: любопытство разбирало. Вышли все вместе и гурьбой направились к мастерским.

Точно, мороз будет – и снег под ногами скрипит, и солнце вроде как в дымке поднимается, хоть на небе ни единого облачка. Не знаю, но мне от такой погоды почему-то в баню захотелось. Никакой логики, но вот так – как хочешь, так и понимай.

Степаныч уже ударно трудился в цеху, командуя еще четырьмя мужиками в замасленных танковых комбинезонах. А посреди всего, над смотровой ямой, расположилась чрезвычайно интересная машина – кузов как у обычной легковушки этих времен, покрашенный в маскировочный белый цвет с серыми разводами, но вот снизу… вместо передних колес широкие лыжи, а вместо задних – две широченные гусеницы. Интересные гусеницы, я присмотрелся – надеты на обычные колеса с покрышками, которых с каждой стороны аж по четыре, и не слетают за счет того, что середина гусеницы вроде как горбом выпятилась, и как раз туда колеса и входят.

– Степаныч, это че?

– Это «Бомбардье Бэ Семь», – сказал наш механик, открывая водительскую дверь. – Знаешь такую фирму?

– Ну да, знаю, у меня снегоход их есть, – озадаченно подтвердил я, заглядывая в кабину. – Только про такие не слышал.

– Потому что не интересовался, – чуть покровительственно ответил Степаныч. – Тридцать восьмого года модель, сюда их совсем чуть-чуть по ленд-лизу закинули – для Карельского фронта, для командования и связи, а две такие здесь на станции застряли: на ремонт их, что ли, отправили. Вот из двух одну и собрали.

– М-да?

Я забрался в кабину, уселся в водительское кресло, обтянутое серым брезентом. А ничего так, удобно, разве что странно как-то. Впереди три сиденья, водительское – центральное. Сзади два диванчика вдоль салона, каждый на двух человек. Руль… ну да, здесь же управление лыжами, не гусеницы зажимать. Вокруг красноватая фанера, приборная доска с одним циферблатом тахометра из эмалированного металла.

– И как по снегу? – спросил стоящий рядом с дверью Федька.

– Нормально, – обернулся к нему Степаныч. – Можно было бы и лучше – гусенки пошире сделать, – но и так неплохо. Мы под середину брюха дополнительную лыжу поставили, чуть повыше остальных, если вдруг садиться начнет, но по целине все равно ходит.

– А аэросани не лучше?

Я выбрался из машины и взялся обходить ее по кругу. Ага, мотор сзади. А вот для багажа и всякого груза места маловато – спасибо тогдашней идиотской компоновке кузовов «обтекаемой формы».

– Аэросани в гору не идут, по пересеченке на них плохо, так что нет. У разведбата их штук шесть, наверное, катаются только вокруг города и по реке патрулируют. А по нашей задаче не годятся.

– А что за задача? – решил я уточнить.

– Не довели еще? – удивился Степаныч. – Ну так щас доведут, чего я болтать буду. Гонять взад-вперед – ничего трудного.

– Хорошо, если так, – посетила меня тихая надежда на тихую жизнь. – А покататься можно?

– На этой? – уточнил Степаныч. – На этой пока нет, и она вообще для начальства, а на другой можно. Пошли.

Вот как. А я думал, что это все.

Степаныч повел нас за гараж, где на тесноватой заснеженной площадке под жестяным навесом в рядок стояли три загадочных агрегата – что-то вроде узкого корыта, висящего между двумя широкими – на этот раз действительно широкими – гусеницами. Два сиденья одно за другим, фанерных с дерматином, все как обычно, мотор… вроде мотоциклетный, сзади, как в лодке, мотоциклетный руль и две широкие лыжи… кузов просто из жести, оцинковки, некрашеный, кстати, на заклепках собран. Интересно.