Двери открываются - [4]

– Лучше, деда, слона. Я на слоне кататься буду, – и Боря опять заливается задорным безмятежным смехом. – А помнишь, деда: «А слониха, вся дрожа, так и села на ежа». А медведи там на велосипеде ехали, да? Деда, а почитаешь мне перед сном ещё про Тараканище?

– Борь, давай я тебя научу самому читать?

– Не, читать скучно, я лучше рисовать буду. Вот ты старый вырастешь, забудешь, как мы с тобой с горки катались, а я приду к тебе и нарисую, и ты вспомнишь. И скажешь, я хороший художник, или нет. А снег как нарисовать? Просто белым? Так он же не белый, он… как это…? Пелрамудровый, вот!

– Приходи, Борис. Что бы ни случилось, нарисуй и снег, и слона, и нас с тобой на горке. Обязательно приходи ко мне, обещаешь?

– Нет, дед, я больше никогда к тебе не приду! Я больше никогда не смогу посмотреть в твои мерзкие остекленелые глаза и нет никакой разницы, что ты мне скажешь. Я точно знаю, что стану отличным художником и даже твоя гнилая кровь, текущая сейчас во мне, не сможет остановить меня. Я не просто не приду, я вычеркну тебя из своей жизни, как будто никакого деда у меня и не было никогда.

Борис не помнил, что он ответил деду в тот раз, но если бы он в этот момент встертил его здесь, он бы сказал ему именно эти слова. Тоска накрыла Бориса еще сильнее и чтобы побыстрее отогнать ее, рн решил вернуться к поискам дома. Нужно было ещё немного напрячь память и заставить её, вместо неработающего навигатора, быть его поводырём. Борис огляделся по сторонам. Вот эта горка, и значит, дом должен быть где-то рядом. Кажется, в этом месте они с матерью переходили через дорогу, и она крепко держала их с сестренкой за руки, потому что тогда по улицам ещё ходили машины. Потом они, вроде, останавливались у киоска, где продавались невиданные и запретные для него и сестры сокровища – игрушки, мыльные пузыри, карточки с героями детского телеканала «Веснушка» и даже разноцветные фломастеры – такая вожделенная мечта маленького Бориса. На эти безделушки у матери никогда не было денег, и она ещё крепче хватала детей за руки и тащила их к дому, который отсюда уже было хорошо видно.

Да, точно, это здесь, прямо за углом. Киоска уже не было, и на его месте возвышались сваленные в кучу железки, уже успевшие порасти толстым налётом ржавчины. Борис перебежал через дорогу, не обращая внимания на недовольно пищащие саморегистраторы, перепрыгнул помойную яму, пнул крысу, путавшуюся под ногами, и тут же наступил в какую-то вязкую коричнево-зелёную жижу. Всё это не имело никакого значения, ведь впереди дом и новая жизнь, в которой он обязательно станет художником и нарисует слона со стоимя хоботами на пелрамудровом снегу.

2

В доме был один подъезд, дверь в который не закрывалась и косо висела на одной петле, грозясь в любой момент отвалиться. Лифт, конечно же, не работал, точнее, его вообще не было, только пугающая шахта зияла посреди лестничной клетки, как пищевод какого-то гигантского животного. Борис покосился на неё и стал подниматься по лестнице, методично отсчитывая пролёты. На нужном ему десятом этаже, как и на всех остальных, царил полумрак, разорванный на части тревожным светом красных диодов, установленных над каждой дверью. Этот свет означал, что дверь заблокирована, и открыть её можно только по специальному заявлению, то есть практически, никогда. Борис достал микропропуск, выданный ему вместе с маршрутным листом ещё на фронте перед поездкой, и приложил его к контрольной панели. В ответ он услышал недовольный писк и механическое сообщение: «Устройство не зарегистрировано для прохода в данное помещение. Осталось две попытки». «Две попытки, а потом что? – мрачно подумал Борис, – Штраф? Обездвиживание? Самоликвидация?» Он вспомнил слова полковника Петренко. Вдруг ему действительно нечего делать в тылу? Вдруг этот непривычный и враждебный мир никогда не примет своего блудного сына, двадцать четыре года назад покинувшего отчий дом? Что, если он так и останется стоять здесь, возле наглухо закрытой двери, дожидаясь, пока за ним не пришлют самоизолятор, который обездвижит его навсегда? Борис зачем-то поправил маску, натянул поглубже шапку и приложил пропуск ещё раз.

«Проход гражданину Арсеньеву Борису, внутренний код 152-АН1021, разрешён, – неожиданно сообщило устройство, и светодиод замигал зелёным, – Дверь будет разблокирована на десять секунд. Начинаю обратный отсчёт. Девять….» Борис не стал дожидаться восьми и стремительно влетел в свою новую старую квартиру.

Оказалось, что его возня за дверью привлекла внимание остальных жильцов. Из коридора робко высовывалась наспех причёсанная голова старушки в тусклой застиранной кофточке, а чуть дальше стоял старичок в чёрных дырявых брюках и неожиданно белой рубашке, застёгнутой через одну пуговицу. Борис не был готов к такому радушному приёму и выпалил то, что первым пришло ему в голову: «Гражданин Борис Арсеньев, уволенный в запас 21 марта 2060 года, на место постоянного проживания прибыл!» Старик приосанился и неспешно подошёл к Борису.

– Арсеньев, значит, – сказал он, как будто у него ещё оставались сомнения. – А я Егор Семёнович Михайлов, а вон супруга моя, Юлиана Павловна, тоже, значит, Михайлова. Добро пожаловать домой, гражданин Арсеньев. Самодезинфекцию прошёл?