Дверь - [93]

Но в него стреляли прямо здесь, при полном освещении. Сама психология покушения другая, вот в чем дело. Вот смотрите: допустим, я только что выстрелил в Джозефа. У меня в кармане револьвер, и пока никто ничего не заметил. Я наблюдал за домом и знаю, что вы все трое рядом и можете вернуться в любую секунду. Парадная дверь открыта, холл ярко освещен. Вы можете войти и отсюда, прямо на меня. Что делать в такой ситуации?

— Наверное, бежать прочь как можно быстрее.

— Именно! Но я не бегу, а заворачиваю в библиотеку, которая тоже полностью освещена, наливаю рюмку шерри, выпиваю ее и удаляюсь. И если бы ваши хрустальные рюмки имели огранку попроще, мы бы сейчас имели набор вполне приличных отпечатков пальцев, а не их жалкие следы. Слишком безрассудно и нагло, чтобы быть правдой. Если, конечно, это не женщина.

В четыре часа утра, не желая беспокоить инспектора в такую рань, я все же не выдержала, позвонила Дику и спросила, что он об этом думает. Дик едва выговаривал слова спросонья.

— Она бежала по дорожке к дому, — втолковывала я ему, — и не знала, что случилось. Спрашивала у полицейского.

По телефону было хорошо слышно, как он зевает.

— Извините, — наконец произнес он. — Не сразу сообразил. Может быть, она на самом деле знала гораздо больше. Может быть, бежала из дома, увидела полицейского и повернула назад. Трюк старый.

Я сидела на постели с телефоном на коленях. Если эта первая пришедшая на ум Дику гипотеза верна, то, значит, в Джозефа стреляла Мэри. Сделать это ей было легко. Она знала дом и привычки всех его обитателей, знала, что служанки ложатся спать рано, а Джозеф подолгу читает в буфетной. Если она видела, как мы втроем выходили из кухни, то наверняка поняла, что в задней части дома за буфетной никого нет. Ей нужно было только войти через кухню, выстрелить, потом пройти через дом и убежать.

Но она не убежала. За те десять-пятнадцать минут с того момента, когда я нашла Джозефа, и до прибытия полиции она могла скрыться несколько раз, но — осталась.

Может быть, она поднималась зачем-то наверх? Может быть, у нее там было дело? В комнате Сары или Джозефа? А потом она стояла в верхнем холле над лестницей и украдкой через перила наблюдала, как дом заполняют сильные мужчины в синей форме? А после осторожно спустилась вниз и, услышав голоса полицейских в буфетной и кухне, рванулась ко все еще открытой настежь двери? За ней — свобода! И вдруг — мотоцикл, путь отрезан.

Повернула ли она назад к дому в панике или заранее продумала такой маневр на крайний случай? Если предположить последнее, то надо признать, что она очень опытна, хитра и даже отчаянна.

Доведя себя таким образом почти до истерики, я около семи часов утра позвонила инспектору Гаррисону. Его голос меня несколько успокоил, но потом, услышав мой рассказ, он разозлился сам.

— Чертов тупица, — взорвался он в трубку, имея в виду нашего дежурного полицейского. — Я ему голову оторву!

— Он же не знал. Она ему сказала, что работает в доме.

— Так и сказала? Быстро она соображает. Но что же она там делала?

— А вы не думаете, что она стреляла в Джозефа?

— Не думаю, что у нее хватило выдержки застрелить человека и потом выпить рюмку шерри. Темперамент не тот. Нет.

Я вздохнула с облегчением. Мэри мне нравилась, а тот ее образ, который я сама себе нарисовала ночью, вызывал только отвращение.

— Тогда хорошо, что я вам позвонила. Кстати, миссис Бассетт умерла.

Я рассказала ему о звонке Лили Сандерсон, и он замолчал так надолго, что я начала дуть в трубку.

— Алло, Центральная, нас, кажется…

— Нет, я тут, мисс Белл. Просто сижу и думаю, каким же я был идиотом. Таким в полиции делать нечего. Мне надо было пойти в уборщицы!

С этими словами он, видимо, бросил трубку.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Сейчас мы знаем, что уже через десять минут после этого разговора он бросился в дом на Халкетт-стрит, а позже организовал срочный осмотр всех прилежащих к городу автострад и особенно боковых дорог вокруг Уорренвильского шоссе. Где-то после полуночи он нашел то, что искал, и самое главное — нашел не слишком поздно.

Одна мысль не давала ему покоя весь день: не опоздать! Но по ходу дела он еще успел расставить ловушки. На этот раз даже смерть не могла спасти преступника.

Всех нюансов он, конечно, тогда не знал. Но знал, точно знал преступника и его невероятную хитрость. Поэтому надо было оставить все как есть. Никому ничего не говорить. Притупить его бдительность, сбить с толку, а потом решительно выхватить его из его вроде бы абсолютно надежного убежища. Потом он признался, что в этом заключается его метод. О том, что он был применен, свидетельствует его внешнее бездействие в течение последующих десяти дней.

Десять жарких июльских дней. Годфри Лоуелл работал над апелляцией; Джуди все больше слабела от жары и стресса; Джозеф, принимая нас в больнице с огромным чувством собственного достоинства, все так же отказывался хоть на слово отступить от своего рассказа о том, что он дремал и никого не видел. Об Уолли и Мэри Мартин — никаких сведений. На могиле миссис Бассетт засыхали цветы, а полицейские продолжали дежурить в моем доме и вокруг него. Кэтрин все так же жила в доме на Пайн-стрит и упрямо отказывалась мириться с унижением, которым считала второе завещание Говарда.