Дверь на черную лестницу - [3]

– Слава богу! Папа рядом, тебе от него привет. Мы скучаем!

– Я тоже, – лицемерно ответила я, и даже сквозь трубку почувствовала – от этого простого признания мамуля заулыбалась. Как мало родителям надо! – Всё, мамочка, пока!

Последние слова сказала уже на платформе. Бабушка накинулась на меня, словно я на целый год уезжала в далёкую экспедицию.

– Красавица! – громко, чтобы все вокруг слышали, воскликнула она. – Модница!

– Бабуля, не говори это дурацкое слово! – прошипела я. – А как же говорить, если модная?

– В теме – сейчас так говорят.

– Хорошо-хорошо, не сердись. «В теме». Надо же…

Я взяла бабулю под руку – скользко! – и она повела меня в метро: ехать нужно было до станции «Сенная площадь».

Я не узнала Сенную, она изменилась, а бабушка сказала: площадь та же, просто ты выросла.

Новые сверкающие кафе, реклама и подсветка на домах, новогодние ёлки в витринах, гирлянды на балконах, деревья унизаны крошечными светящимися огоньками. Какая красота, как хорошо, что я приехала! От множества разноцветных огней на душе стало радостно: классно, я в Питере!

Самое забавное: я не узнала бабулин дом.

Бабушка сказала, потому что в моём возрасте пять лет – это целая жизнь.

Мы остановились на противоположной стороне улицы, мне хотелось рассмотреть дом – старинный, величественный, хотя всего четырехэтажный, не то что наш панельный в Череповце.

Если быть точной, когда-то этажей было пять, но первый наполовину ушёл в тротуар, и его оконца сверкали из брусчатки, как полуприкрытые кошачьи глаза.

Как и все здания на Садовой, дом стоял впритык с соседями, а во двор вела приземистая сумрачная арка справа от подъезда.

– Подворотня, – с удовольствием объяснила бабуля. – Оттого так называется, что раньше в арке были чугунные ворота. Дворник запирал их на ночь, чтоб никто не шастал, чтоб порядок был.

– И подъезд запирал?

– Парадное, – поправила бабушка. – В Петербурге говорят не подъезд, а парадное. Потому что эта лестница парадная, а во дворе есть еще лестница черная.

– Чёрного цвета? – в шутку спросила я.

– Нет, там черный ход: для черни, то есть для прислуги. Да и окон на той лестнице нет, поэтому чёрная в буквальном смысле.

– Ты никогда не говорила, что у вас в квартире есть прислуга.

– Сейчас, конечно, нет, а до 1917 года была.

Вот тебе и на! Сколько же дому лет? Я думала, пятьдесят.

Бабушка засмеялась: как же пятьдесят, если она здесь родилась 71 год назад?

И велела внимательно поглядеть под крышу.

Я пошарила глазами по стене над последним этажом и увидела лепную цифру, освещенную светом из окна – 1868.

– Наш дом построен в XIX веке, в 1868 году, – пояснила бабуля. – Как и все дома в округе, он был доходный: владелец сдавал квартиры внаем и получал доход.

– Как ты с Юли?

Бабушка засмеялась: что-то вроде этого, только квартиранты тогда побогаче были.

Мы перешли проезжую часть, бабушка назвала её мостовой: «Осторожно через мостовую, погляди, нет ли трамвая?» – и подошли к дверям. Именно к дверям, потому что их было две рядышком. Никогда не видела, чтобы в жилой дом вели сразу две такие огромные витиеватые двери, разве что в кино!

Бабуля объяснила: дверь двустворчатая – ну и слово, не выговоришь.

Сразу видно, старинные, сейчас таких не делают. Сейчас двери из железа с домофоном, а эта из резного дерева с эмалированной табличкой.

Вот это да! Я смутно помнила: подъезд, то есть парадное, у бабушки большой, высокий. Но всё остальное совершенно выветрилось или вообще не отложилось в голове. А тут оказался настоящий музей! Лестница царских размеров, к ней вёл проход, выложенный истертыми каменными плитами. Справа в стене еще одна высоченная, тоже дву-створ-ча-тая – не сразу произнесёшь! – дверь, а слева – камин! Самый настоящий, у нас такой на даче, только гораздо меньше.

– Бабушка, вы здесь огонь разводите?

– Что ты, Машуля! Подозреваю, огонь здесь не разводили с дореволюционных времен, видишь, всё закрашено.

Действительно, каменное обрамление и очаг были замалеваны синей краской. Зато над камином висело огромное зеркало, очень старое, судя по тому, какое мутное и темное.

– Тоже с 1868 года? Как его хулиганы не разбили?

– До 1917 года бить было некому, – хмыкнула бабуля, – здесь жили интеллигентные люди. Нашу квартиру, например, занимали инженер путей сообщения с супругой-художницей.

– А после этого твоего 1917-го?

– Легенда нашего парадного гласит: детей пугали этим зеркалом, поэтому никто на него не покушался – боялись.

Боялись? Чего? Может, это вход в королевство кривых зеркал?

Бабуля вдруг спохватилась и принялась бормотать: чушь, глупости, пристала с ерундой!

От её уклончивого ворчания мне стало ещё любопытнее. Вгляделась в мутное стекло – что за тайны, в самом деле! – и вцепилась в бабулин рукав: не пойду, пока не скажешь!

– Тёмный народ болтал глупости, а я должна повторять? – поджала бабуля губы.

– Говори! Что ты тянешь, как в сериале?!

– Вот репей! – бабушка высвободила рукав, бросила взгляд на растрескавшееся стекло и нехотя выдавила: – Нам говорили: разобьёшь зеркало, ночью придет дама в чёрном.

Честно говоря, я была уже не рада этому разговору.

В мутном зеркале вместо наших фигур расплывалось тёмное пятно.