Двенадцать ворот Бухары - [32]

— За что? — спросили сразу обе музыкантши.

— Сына моей соседки он насильно в сарбазы взял, оставил мать в горе и в нужде, у нее никого больше не было, она так и умерла в нищете и одиночестве… а дом их перешел в казну… Дай бог, чтобы насильнику самому довелось испытать такое горе! Я не хотела идти на этот той, но что же мне делать, я женщина подневольная!

— Не горюйте, бог его накажет!

— Не огорчайтесь, подружка! Раз уж мы музыкантши, приходится всюду ходить, будь это той правителя или его слуги.

— Ну конечно, — сказала Анбари Ашк, надевая паранджу.

В доме, где устраивался той, их встретили радостно и приветливо. В большой комнате было полно гостей — все жены знатных людей, военных и баев. Анбари Ашк села с домбристками у входа, поздравила хозяев и, отдохнув и поев сладостей, начала петь. Все пришли в восторг от ее пения и танцев. Но когда она, стоя посреди комнаты, читала акростих, а одна из женщин разгадывала его, дочь хозяина, та, для которой устраивался этот праздник, вошла в комнату и, увидев Анбари Ашк, расхохоталась и громко спросила:

— Это и есть та самая Анбари Ашк? А где же ее клык?

Дочь хозяина имела в виду сильно торчавший передний зуб Анбар, соответственно толкуя ее прозвище.

В Бухаре певцам и музыкантам часто давали разные прозвания, и Анбар, узнав о данном ей прозвище, нисколько не обиделась. Но тут дочь хозяина повела себя столь вызывающе, что Анбар перестала читать, прервав на полуслове стих, и гневно посмотрела на дерзкую девушку. Мать хотела увести ее, но она не далась.

— Чем же ты так хвалишься, чем гордишься? Уж не своим ли длинным лицом или клыком своим? Бедный мой отец должен был так тебя упрашивать!..

— Ай, ай, нехорошо, девушка! — говорили женщины — распорядительницы тоя.

— Замолчи, бесстыдница! — сказала ей мать.

— Ой, стыд какой! — ужасалась ее тетка. Но многие смеялись, одобряли дерзкую.

Анбари Ашк взяла себя в руки, подавила гнев, сказав с насмешкой:

— Я со своим длинным лицом и клыком стала музыкантшей и благодарю за эго бога. Но вы, госпожа, с такой красотой и смелостью, с такими манерами, с таким умением говорить, вы достойны самого эмира, достойны его высочества!

— Ой, чтобы мне умереть, не говорите так! — произнесла мать девушки.

Все присутствующие сразу замолчали и перестали смеяться. В полной тишине Анбари Ашк с гордо поднятой головой прошла к двери, взяла свой платок и паранджу и ушла вместе со своими подругами.

Идя домой по шумным улицам Бухары, она словно ничего не видела и не слышала. Всадники останавливали своих лошадей, чтобы не задавить ее, кричали ей вслед: «Глухая!», «Слепая!» — бранили ее. Никогда за всю свою жизнь не чувствовала она себя такой униженной, оскорбленной, несчастной.

Что с ней случилось? Почему при всем своем остроумии и находчивости она растерялась перед этой нахальной и дерзкой девчонкой? Почему не нашлось у нее слов уничтожить ее, разнести злой насмешкой? Почему; потому что гнев и обида достигли предела. И вот теперь она думала, как отомстить. Отомстить и этой бесстыдной девчонке, и ее отцу, и леем, кто смеялся над ней. Да, она сделает так, что всю жизнь и девушка и ее семья не забудут ее жала, сами испытают и горечь и боль — всем сердцем!

Она не спала всю ночь.

Через месяц дерзкую девушку взяли в гарем эмира, и в городе, особенно среди байских жен, прошел слух, что Анбари Ашк — сводница, что она подыскивает девушек для гарема эмира. Этот слух, это пятно на своем имени Анбар переносила тяжело, совесть мучила ее, она стала стыдиться людей. Но, с другой стороны, она была даже рада, что ее теперь боялись, что жены чиновников и богачей заискивали перед ней, готовы были выполнить любые ее желания.

С матерью Хамрохон Анбари Ашк познакомилась где-то на тое. Они подружились. Мать Хамрохон давала Анбар стихи классических поэтов, беседовала о науке и литературе, объясняла ей тонкости языка, аллегории и шутки, и это было для Анбар и полезно и приятно. Но ни разу она не была приглашена на семейный праздник и не видела Хамрохон. Когда мать девушки позвала Анбар к себе, соседи и друзья предостерегли ее.

— Напрасно вы это делаете. У вас в доме дочь-подросток, а вы приглашаете Анбари Ашк. Не дай бог, она укажет на нее — и вы лишитесь своей дочери.

— Ничего не будет, — уверенно отвечала мать Хамрохон. — Анбар не такая, а если и такая, то со мной она не поступит так коварно. Она уже давно мечтает выступить у нас на тое.

Шомурадбек тоже был спокоен, думал, что эмир примет во внимание уважение и авторитет, которым он пользовался в Бухаре. Поэтому он не противился приглашению Анбари Ашк на той, наоборот, сам сказал дочери о ней, расхвалил ее.

Старший сын Шомурадбека был амлякдаром в Пирмасте. У него было хорошее положение, всем он был доволен, но только не было у него детей. Жена его ездила по святым местам, вносила большие пожертвования, денно и нощно просила бога даровать ей ребенка. Она знала, что если не родит, то муж возьмет вторую жену и ей будет плохо. Наконец судьба сжалилась над ней, она родила мальчика, которого назвали Умед-джан, что значит «надежда». Отец и мать, дед и бабушка дрожали над ним и решили устроить большой той по случаю «положения его в колыбель». Большой той должен был состояться в Бухаре, в доме Шомурадбека. Об этом родители мальчика просили его, и он дал свое согласие, был очень доволен и начал готовиться к пиру.