Двенадцать ворот Бухары - [19]

— Да, я! — отвечал Хайдаркул, поглаживая свои длинные с проседью усы. — А ты что делаешь тут в такое время? Где отец? Неужели ты один приехал?

— Да, я утром рано привез дыни, — сказал Мирак, и уже все продал.

— Ты один здесь? — переспросил Хайдаркул. — А отец знает, что ты здесь?

— Ну конечно, — сказал Мирак, удивляясь таким вопросам. — Отец сам меня сюда отправил. А что случилось? Дыни я так хорошо продал… Может, еще привезти?

— Нет, теперь отец тебя больше сюда не пустит, — сказал Хайдаркул и хотел еще что-то добавить, но Мирак, указывая на солдат и на тех людей, что стояли на возвышении, спросил:

— Дядя-джан, а что здесь такое? Кто вон те?

— Это большие начальники, командиры Красной Армии, — сказал Хайдаркул. — Сейчас они будут говорить речи, будут говорить о революции в Бухаре.

— Я понимаю… — сказал с достоинством Мирак, как будто и впрямь понял, о чем говорил Хайдаркул. — Но все-таки удивительно… что здесь делается? У солдат тут будет учение?

Хайдаркул улыбнулся, взял Мирака за руку и подвел его поближе к трибуне.

— Не учение будет, а сражение. Вот сейчас скажут речь, прочтут солдатам «фатиху», чтоб хорошо сражались.

— С кем сражались?

— С эмиром! Идет война с эмиром… революция… Неужели вы в кишлаке ничего не знаете?

— Нет, — сказал Мирак и добавил быстро: — Правда, ребята говорили, что война будет, но я не знал, что война такая… Значит, они будут сражаться с войсками эмира?

— Да, с войсками эмира, под стенами Бухары уже идет бой. Разве ты не слышал утром голос пушки?

— Слышал, слышал. Но я подумал, что эмирские войска проводят учение. Так, значит, началась война, вы говорите?

А эти что тут делают?

— Да, началась! — сказал с улыбкой Хайдаркул, которому понравилось, что Мирак так жадно расспрашивает обо всем. — И эти солдаты тоже пойдут в бой. А перед боем командиры красных войск дают им советы, разъясняют, что такое революция. Вон того, кудрявого, зовут Куйбышев, умный, энергичный человек. А тот, с саблей, — Фрунзе, главный командир всех туркестанских войск. Сейчас будет говорить Куйбышев — вон, видишь, вышел вперед, снял шапку. Сейчас такое скажет, что все люди изумятся.

— О чем?

— О революции, о войне, о революции в Бухаре… Да ты все равно не поймешь, сынок, ты лучше возвращайся в свой кишлак, пока цел. Если твой отец узнал, что началась война, он теперь здорово за тебя тревожится.

— А солдаты сейчас не будут маршировать? — опять спросил Мирак.

— Нет, — сказал Хайдаркул, — сейчас не до того. Вот кончится война, тогда будет парад — насмотришься. А теперь давай я выведу тебя на дорогу и отправлю домой.

Хайдаркул посадил Мирака на осла, вывел с площади и сказал:

— Передай отцу, что началась революция, не сегодня завтра трон эмира разрушится… Пусть отец не беспокоится. Еще скажи, пусть приготовит для солдат, если может, фруктов, дынь…

— Я привезу, — перебил его Мирак.

— Нет, не нужно, — сказал Хайдаркул. — Пусть твой отец поговорит с аксакалом, пусть приготовит фруктов, дынь, а также сена и ячменя для коней; мы пришлем людей, они купят все и заплатят деньги. Они привезут вам сахару, ситцу, мануфактуры.

— Это хорошо.

— Скажи, чтобы не трусили, не верили дурным слухам. Революция победит, мы сильны, наступит освобождение, все пойдет хорошо.

— Ладно, скажу!

Хайдаркул вернулся на площадь. А Мирак поехал по улице между кирпичными зданиями, и его внимание привлек рисунок, который был изображен на большом листе бумаги и прилеплен к стене.

Мирак толкнул своего осла поближе к стене и стал внимательно разглядывать картинку. На ней были нарисованы дехканин, кузнец и солдат. Взявшись за руки, они поднимали красное знамя, под которым лежали, скорчившись, пузатые люди в чалмах со страшными лицами.

На знамени и внизу под рисунком было что-то написано. Мирак был погружен в созерцание рисунка, когда сзади вдруг послышался резкий голос:

— Эй ты, деревня! Что стал? Гони своего ишака! Что за безобразие — на ишаке приближаться к революционному лозунгу!

Мирак обернулся и увидел вчерашнего незнакомца, который шел с другим человеком в кожаном камзоле и злобно глядел на мальчика. Мирак ничего не сказал, быстро погнал осла прочь, а ночной бродяга с товарищем повернули к дому торговца-перса. Увидев это, Мирак сказал себе:

Ишь, слепой слепого и в темноте найдет! — и, понукая осла палкой, поехал в сторону кишлака.

Сайд Пахлаван, проводив Мирака, взвалил кетмень на плечо и отправился на поле, совсем позабыв, что должен прийти Наим Перец, которого он собирался расспросить о незнакомце. Все мысли Пахлавана сейчас были как полить тот кусок земли, где посеян лук. Но не успел еще он выйти из кишлака, как услышал голос Наима, который звал его. Спид Пахлаван поставил кетмень на землю и остановился.

Солнце уже поднялось высоко, заливая кишлак теплом и светом. В прозрачной воде арыка, который тек по улице, будто алмазы вспыхивали. Чистый воздух был полон запаха скошенного сена и пыли, прибитой утренней росой.

— Не уставайте, Пахлаван! — сказал, подойдя, Наим. — Куда вы?

— Ловить очередь на воду, — сказал Пахлаван. — Ах, я и забыл, что обещал вам починить ружье.

А, охотничье ружье? — сказал небрежно Наим. — Не беда, почините в другое время. Сейчас нужно другое ружье — боевое! Зачем? — удивился Пахлаван.