— А это тоже накопили? Интересно, как и зачем?
Женщина заплакала. Слезы, размывая краску на веках, оставляли на щеках темные грязные подтеки. Лицо сразу стало некрасивым. У майора шевельнулось чувство, похожее на жалость. Он кивнул лейтенанту на графин с водой. Женщина сделала несколько судорожных глотков, сквозь слезы выдавила:
— Что теперь со мной будет… Муж бросит, а у меня ребенок.
— Раньше нужно было думать, голубушка. Придется отвечать. Могу только сказать, что чистосердечное признание может облегчить вашу участь.
9
…Все началось с мелочи. Той самой мелочи, которую она присваивала в отделении связи на вокзале. Нечистую на руку телеграфистку наказали — перевели в почтальоны. Молодой женщине дали возможность одуматься, сделать выводы. И она сделала выводы, только совсем не те, что от нее ожидали. Вместо осознания своей вины — озлобление «несправедливостью»: ее, телеграфистку высокой квалификации, — и вдруг простой разносчицей почты, как какую-то девчонку. Она еще докажет всем, на что способна, и докажет это не как-нибудь, а с помощью телеграфного аппарата, от которого ее отстранили. Легкомыслие, бездумное стремление к «красивой» жизни, уверенность в безнаказанности, помноженные на весьма шаткие нравственные устои, — вот истоки ее преступления. То, что казалось мелочью, стало крупным нарушением закона.
Паспорт, забытый рассеянной получательницей почты до востребования, она не сдала в милицию, а хранила у себя. Переправила первую букву в фамилии, серию, и родилась на свет «гражданка Шуфлынина». Без особого труда удалось узнать служебный реквизит, которым сопровождаются телеграфные переводы. Вскоре подвернулся удобный случай. Вечером 25 апреля она осталась в отделении вдвоем с телеграфисткой Людмилой В., своей приятельницей. Людмила торопилась домой. Предложила подежурить вместо нее у телеграфного аппарата. Доверчивая Люда оставила ключи и ушла. Этого-то момента только и ожидала «Шуфлынина». Опытная телеграфистка, она сумела отключить автоматическое устройство аппарата, которое в начале передачи печатает на ленте «КШН-38» («Кишинев, 38-е отделение связи»), и вручную отстукала «Одесса, 10», изменив время передачи. В двенадцать районов Молдавии пошли фиктивные переводы. Получив их, поддельный паспорт — важную улику — сожгла.
Прошло несколько лет. Однажды Вержбицкий задержался на службе и собрался домой, когда уже смеркалось. Стоял погожий сентябрьский вечер, и майор решил немного пройтись. Он не спеша шел по главной улице, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Его обгоняли торопившиеся по своим делам люди. Вдруг в толпе мелькнуло женское лицо, показавшееся знакомым. Вержбицкий невольно замедлил шаг. Остановилась и женщина. Майор вгляделся в постаревшее, осунувшееся лицо и с трудом узнал «Шуфлынину». Она тихо сказала:
— Не удивляйтесь, Владимир Николаевич, это я. Очень, наверное, изменилась?.. — Помолчала. — Досрочно меня освободили… за хорошую работу. Да что толку-то. Муж все равно оставил, и ребенок с ним. Но я никого не виню, сама виновата. И к вам зла не имею…
Она хотела сказать еще что-то, но махнула рукой и пошла своей дорогой.
