Двенадцать ночей - [17]
Кэй кивнула, желая, чтобы черные, с синеватым отливом камешки, теперь почти неподвижные, разве что чуть-чуть подталкиваемые изредка, снова пустились в танец под воздействием пальцев, снова заскользили по испещренной пятнышками доске.
– А потом вот этот камешек была я, – сказала она, прикасаясь к нему, – а вот этот – Элл.
Вилли вскинул на нее глаза, как ужаленный.
– Или нет, – пошла она на попятный. – Может быть, я ошиблась.
– Нет, – отозвался он, смягчаясь. Его пальцы вновь затанцевали по доске. – На каждое отдельно взятое движение можно смотреть многими способами. Многими, многими способами – им нет числа. То, что я тебе показал вначале, можно истолковать и как состязание между порядком и неупорядоченностью. Или как распространение болезни между, скажем, мышами в клетке или кроликами в крольчатнике, когда со временем заражается вся группа. Истолкований этой схеме можно дать сколько угодно, было бы время; но я сказал тебе, что это Гадд, и ты увидела Гадда.
– Но то, что делается на доске, – это правда?
Кэй пыталась что-то нащупать, но плохо понимала что.
– Модели, мысли и истории не бывают неправдой. Как ты с ними обходишься – другой вопрос.
В этот момент она почувствовала толчок, и Флип – до этого бормотавший – перешел на отрывистый лай, а потом на крик. Вилли встрепенулся, вскочил на корточки, неосторожно попал головой в переплетение снастей, его длинные пальцы заметались в воздухе. Все вокруг сталкивалось между собой, инструменты раскачивались, опрокидывались, стукались друг о друга, ломались – а корзина неслась куда-то дикими скачками. Летела вниз. Не дожидаясь, пока до нее дойдет, что кричит Флип, Кэй кинулась, обегая оборудование, к Элл – та моргала, проснувшись от качки и шума, в ужасе глядя на черно-серое небо. Вилли, припав к полу, пытался крутить кабестан, Флип лихорадочно поддавал газу в горелку, стараясь, сообразила Кэй, увеличить подъемную силу, прекратить тошнотворное падение. Возникло и не проходило чувство невесомости, ощущение прыжков на Луне. Она обняла Элл, крепко ее обхватила, и тут наконец разобрала: «На плечах у ветра!» – вот что кричал дух.
За секунды до жесткого приземления Кэй вспомнила, что́ видела на сюжетной доске, когда началась суматоха: продолжающееся дугообразное движение по краю пятнистой доски одинокого, нетронутого другими, изящного камешка, неторопливое, но элегантное, с легким вращением.
– Там было крушение.
Они толпились и переминались перед ним – длинные и легковесные фигуры, едва способные сохранять форму под натиском его приземистой и массивной бесформенности.
– Сколько погибших?
– Никого.
– Пока никого.
С внезапной решительностью он двинулся вперед. Они раздались, пропуская его, как растительное масло пропускает воду, потом сомкнулись и последовали за ним.
– Мы должны устроить встречу. Позаботьтесь, чтобы все для них было готово. Пришло время реализовать наши новые планы.
Ближайший, самый угодливый и притом самый амбициозный, увидел свой шанс.
– Мы разыграли это на сюжетной доске, и…
Отпор, данный на ходу, был полным:
– Оставь при себе эти бабушкины поверья, не желаю о них слышать! Как они мне надоели – ваши кругляши с их глупым колдовским коловращением!
Небольшой группой они вступили в обширный пустой зал. Гадд встал посередине, медленно повернулся и воздел в простор помещения узловатые, точно обрубленные, ладони.
– Назовите меня вашим владыкой. Владыкой всего этого.
– Вы единственный владыка внутри горы.
– Только моя рука способна повелевать. Только мой кулак. И все же нет, я пока не единственный владыка.
Зал был освещен сотней светильников.
– Понежнее с девчонкой. Она – средство для достижения моей цели. С ее сестрой… с ней как получится. – Он раздраженно махнул рукой. – Но что касается другой персоны – бейте без устали кулаками, чешите языками. Оплетите его ложью. Надо его сломать, и поскорее.
4
Гадд
Если полет был холодным и неспокойным, если он казался порой трудным и тошнотворным, то куда хуже, при всей его краткости, был внезапный стремительный спуск в конце. Желудок Кэй ринулся чуть не в кончики пальцев, горло, сухое и узловатое, как наросты на дубовых листьях, душило ее. Когда, через несколько секунд, корзина рухнула, судя по звукам, на что-то скалистое, Кэй испытала едва ли не облегчение. После этого начался медленный коллапс: корзину разом и тащило, и колотило, и расщепляло. Оболочка аэростата продолжала сдуваться, и на них опустились сначала стропы, а потом и ткань. Флип, должно быть, погасил горелку, подумала она: впервые с начала полета тьма была кромешная. Ход времени так замедлился, что даже странно было: Кэй действовала, и притом ей казалось, что времени на обдумывание своих действий у нее масса, – она одной рукой прижимала к себе Элл, другой расталкивала синтетическую ткань, чтобы их не задушило, и продолжала втискиваться в углубление под ободом корзины. Она немного перевела дух, и корзину, начала она ощущать, все менее свирепо волочило вперед, пока наконец она не остановилась. И стало тихо.
