Двенадцать человек - не дюжина - [15]
Но мысль, что она уже близка к цели, придала ей сил.
Она бежала теперь по аллее мимо больших деревьев; листья крутились и качались на ветках, подгоняемые вечерним ветром, прозрачно-зелёные в свете закатных лучей.
Деревья, деревья, деревья…
Казалось, что бежишь всё время на одном месте. Воробьи чирикали в листве. Да кончится ли когда-нибудь эта аллея?..
Деревья, деревья, деревья…
Но вот наконец вдали показались белые корпуса больницы с блестящими окнами, с колоннами у широких решётчатых ворот.
Расстояние до ворот Марианна пробежала с быстротой ветра. Теперь только высокие прутья ограды отделяли её от больничного двора. Марианна глядела на них с ненавистью. Они стояли здесь, выстроивший в ряд, словно стража, холодные, чёрные, железные.
Там, в белом доме, за одним из этих окон — её мама. И она даже не знает, что Марианна ходит тут по улице и смотрит в окна.
Перебежав на другую сторону улицы с такой быстротой, словно кто-то перетянул её туда на верёвке, она закричала изо всех сил:
— Ма-а-ма! Ма-а-ма! Ма-а-ма!
Прохожие оглядывались и останавливались.
— Мама-а-а-а! — кричала Марианна охрипшим голосом.
Но вдруг из калитки около ворот вышел привратник и сердито замахал на неё руками. Выдавив из себя последнее, уже совсем жалостное и безнадёжное «Ма-а-ма!», Марианна, опустив голову, бросилась бежать.
Были уже сумерки.
Матери возвращались со своими детьми с бульвара домой.
Повсюду стояли и шли люди — парами, группками.
«Только до меня нет никому никакого дела!» — думала Марианна.
Никогда ещё она не чувствовала себя такой заброшенной, обиженной, позабытой. В глазах у неё стояли слёзы.
«Если бы мама и папа только знали! — думала она, ото всей души жалея саму себя. — Ну и пусть! Вот хорошо бы я заблудилась! Хорошо бы я никогда-никогда не нашла дороги домой!»
Марианна шагала по булыжнику всё дальше и дальше.
«Никогда больше не вернусь!.. Вот и буду всё так идти, пока город не кончится. А когда кончится, пойду ещё дальше…»
Она прошла ещё несколько домов и вдруг заметила, что держит что-то в руке. Смятая мамина записка… Твёрдый и влажный бумажный шарик…
Марианна поставила ногу на низкий выступ стены, разгладила записку на колене и прочла ещё раз, что ей писала мама.
Неужели это та самая записка, которую она вытащила из замочной скважины? Ведь она уже один раз читала все эти слова. Но сейчас ей казалось, что слова тут совсем другие.
«Мне грустно, что я смогу обнять и поцеловать тебя только через неделю».
И как только ей пришла в голову эта дурацкая мысль, что мама её больше не любит?..
А откуда вдруг взялась эта фраза: «Подожди его, пожалуйста, на лестнице»? Ведь она стоит посредине записки…
«Почему же я не подождала папу? — изумлялась Марианна.
— Бросилась догонять такси! А может, они уже полчаса назад уехали!»
В голове у неё вдруг прояснилось. Она набрала воздуху в лёгкие и помчалась со всех ног.
Только уже не в неизвестном направлении.
Дорога домой вела через Ромбергштрассе. Пробегая мимо больничной ограды, она поглядела вверх на освещённые окна.
Не обязательно ведь мамино окно выходит на улицу. Может быть, оно выходит в сад!
Марианна уцепилась за эту мысль.
Если мамино окно выходит в сад, тогда она не слышала её крика… А вот если… Нет! Нет!
Она пробежала ещё целый квартал.
Обратный путь к дому был словно вдвое длиннее.
«Вот если бы я умела летать…» — думала Марианна.
В десятой главе дедушка Херинг и его старший внук Фриц два раза залезают под стол
— Передай мне, пожалуйста, солонку! — сказала Иоганна Зомер своему сыну Фрицу.
— Вообще-то мне не надо бы есть на ужин такую жирную колбасу, — сказал вполголоса дедушка Зомер дедушке Херингу. — Вкусная-то она вкусная, да как бы живот не разболелся.
Дедушка Херинг водрузил кусочек чесноку на хлеб с маслом и ответил:
— Гм! Ты считаешь? — И, обратившись к своей дочери, попросил: — Будь добра, Иоганна, передай солонку!
Тётя Грета выудила солёный огурец из фарфоровой миски и, разрезая его на ровные кусочки, сказала тёте Фелиците:
— Да, пока я не забыла… Эта история с клещами меня, право, очень огорчает. Извини, пожалуйста, Фелицита!
— Да чепуха! — ответила тётя Фелицита, откладывая на край тарелки корочку сала. — Какое это имеет значение! Я вовсе не так обидчива.
— Но ведь… — продолжала тётя Грета. — Но ведь как же я могла догадаться, что клещи лежат у Фрица в ящике с гвоздями?
— Я не обидчива, — продолжала тётя Фелицита. — Главное, что клещи нашлись. А не всё ли равно, Грета, у кого они лежали? — Тётя Фелицита откусила внушительный кусок бутерброда и обратилась к дедушке Херингу: — Ты передашь мне солонку, дедушка Херинг?
Тётя Грета, поглядев, как она солит сыр, сказала:
— Если бы ты только знала, дорогая моя Фелицита, что я ещё нашла!
— А что?
— Молоток и отвёртку. Только не у Фрица.
— Не у Фрица? — удивилась тётя Фелицита. — А где же тогда?
— На помойке!
— Какое счастье! — сказала тётя Фелицита и передала солонку тёте Рези, которая терпеливо держала протянутую руку.
Бруно, подскочив на стуле, сказал:
— Мама, а потом дай солонку мне!
Фрау Зомер вытерла пальцы салфеткой и обратилась к тёте Фелиците:
— Ну и дела тут сегодня творились у нас во дворе! Приезжают туристы, входят во двор, а наши дедушки расстелили по всему двору верёвку и распутывают. А Грета вывернула на землю мусор сразу из всех баков, а Бруно орёт благим матом на каштане!
